Кто это придумал и как это работает: команда музея «Полторы комнаты»

Марина Лошак

главный куратор Музея

В ИЮНЕ ЭТОГО ГОДА ВЫ ПРИСОЕДИНИЛИСЬ К КОМАНДЕ МУЗЕЯ БРОДСКОГО. РАССКАЖИТЕ, ЧЕМ ВАМ КАК КУРАТОРУ ИНТЕРЕСЕН ЭТОТ ПРОЕКТ?

На мой взгляд, это одна из немногих идеальных институций, которые я когда-либо видела в жизни. Каждый примеряет платье на себя, так вот — это платье абсолютно мое. Я идеально себя в нем чувствую, все, что я там увидела и увижу — отношение людей к жизни, к предмету, к искусству, к слову — все это идеально совпадает со мной. Такое довольно редко случается в жизни человека.

Люди, которые работают в Музее, — тоже мои. Задачи, которые перед нами сейчас стоят, каждое движение жизни, которое имеет отношение к реальности и нереальности, к существующему и вымышленному — это все из моих представлений о правильном. Поэтому мне было очень легко принять их предложение, не задумываясь и не оглядываясь на какие-либо статусы из позапрошлой жизни. Это счастье стать частью этого целого.

КАК ВЫ СЧИТАЕТЕ, ЧЕМ МУЗЕЙ БРОДСКОГО ОТЛИЧАЕТСЯ ОТ ВСЕХ ОСТАЛЬНЫХ И В ЧЕМ ДЛЯ СЕБЯ ОПРЕДЕЛЯЕТЕ ЕГО ЦЕННОСТЬ?

Для меня самая главная ценность — это, с одной стороны, искренность, а с другой — хороший вкус. Эти две составляющие и определяют то, что я называю идеальной институцией. Довольно трудно совместить и то, и другое.

КАКОЕ ВАШЕ САМОЕ ЛЮБИМОЕ МЕСТО В МУЗЕЕ?

Комната с эркером, когда она пустая.

ПЕРВАЯ ВЫСТАВКА, КОТОРУЮ ВЫ РЕАЛИЗОВАЛИ В ПРОСТРАНСТВЕ МУЗЕЯ, РАСПОЛАГАЛАСЬ В НЕДАВНО ОТКРЫВШЕЙСЯ «КВАРТИРЕ №34», СПРОЕКТИРОВАННОЙ АЛЕКСАНДРОМ БРОДСКИМ. ПОДЕЛИТЕСЬ ВАШИМИ ВПЕЧАТЛЕНИЯМИ ОБ ЭТОМ НОВОМ ПРОСТРАНСТВЕ? ЧЕМ ОНО УНИКАЛЬНО?

Во-первых, оно, конечно, уникально своей историей, сопричастностью к реальной жизни, которая связывает Полторы комнаты Бродского и это пространство. Они находятся в одной парадной, то есть это все живое пространство, в которых, безусловно, чувствуются тени Мережковского и Гиппиус. А самая главная ценность, как мы знаем, — это сохранившийся ландшафт; вид с балкона неизменен, и это большая редкость в нашем историческом пространстве. Прекрасное место, в котором живут память и сегодняшний день.

Мне кажется, возможность использовать его по-разному — это большой бонус для музея. Выставка, которую мы сделали, очень органично встроилась в «Квартиру №34». Вообще решение музея два раза в год делать большие выставки в этом пространстве — хорошая идея. Следующий проект откроется уже в конце зимы, и будет посвящен истории важного нью-йоркского места, которое называлось «Русский самовар». Думаю, это будет большое открытие.

А пока это пространство используется как возможность побыть соседом Бродского. На несколько дней человек может приехать, воспользоваться всем тем, что мы даем для того, чтобы пожить вместе с Бродским: книгами, которых там в изобилии, видео-материалом, который у него под рукой, и возможностью прийти в музей, побыть в этом пространстве, пойти на экскурсию, погулять по следам поэта. То есть это такое своеобразное погружение в мир Бродского. Я думаю, что люди, которые живут там этот короткий период, становятся нашими сталкерами, и так или иначе возвращаются потом. Средства, которые мы получаем от этого, идут на развитие музея, книгопечатание и остальную деятельность нашей команды.

ПЛАНИРУЮТСЯ ЛИ В БЛИЖАЙШЕЕ ВРЕМЯ ЕЩЕ КАКИЕ-НИБУДЬ ВЫСТАВКИ В МУЗЕЕ БРОДСКОГО?

15 ноября у нас откроется важная выставка про деревню Норинскую, про пребывание Бродского, как мы говорим, в ссылке. Это большой для нас проект во всех смыслах, который будет расположен во всем пространстве «Полутора комнат». Очень эмоциональный и при этом очень содержательный.

ЧТО ИНТЕРЕСНЕЙ НА СВЕТЕ СТЕНЫ И СТУЛА?

Интереснее — сидящий на стуле и стоящий у стены.

Катя Пантелеева

куратор книжного направления

РАССКАЖИ О ТОМ, КАК ТЫ НАЧАЛА РАБОТАТЬ В КНИЖНОМ «КОНЕЦ ПРЕКРАСНОЙ ЭПОХИ».

Кажется, стоит рассказать некоторую предысторию: в 2017 году я начала работу тогда еще в небольшом, но уже культовом книжном магазине «Подписные издания». Сначала работала в зале, курировала отдел краеведения, параллельно училась в Европейском университете и затем стала работать в офисе — занималась закупками книг вместе с Дмитрием Николюком. Именно тогда я поняла, что работа — это больше, чем просто работа. Это про семью, про второй дом и поддержку. В 2021 году у Музея Бродского еще не было отдельного входа, и по счастливой случайности появилась возможность занять помещение на первом этаже прямо под ним. И именно здесь было решено сделать книжный магазин, куратором которого меня позвали стать. Для меня это было непростое решение — буквально со слезами и с ощущением бесконечной благодарности. Но двигаться дальше, учиться новому и курировать самой весь проект для меня важнее всего. И самое интересное в этом — связывать дорогие сердцу места, дружить и творить вместе. Так, с «Подписными» мы делали выставку по «Балладе о маленьком буксире», также ребята помогают нам воплощать в жизнь идеи для сувенирной продукции Музея. В «Конце прекрасной эпохи» я и курирую книжный ассортимент, и анализирую продажи, и организую мероприятия. Редкое в силу занятости и поэтому любимейшее — самой работать с гостями, советовать книги, рассказывать про наше место и прибираться в стеллажах.

КАКУЮ КНИГУ СТОИТ ПРИОБРЕСТИ В ВАШЕМ КНИЖНОМ, ЧТОБЫ ЛУЧШЕ ПОНЯТЬ БРОДСКОГО?

Конечно, «Диалоги с Иосифом Бродским» Соломона Волкова. Это важная для нас история и занимательный образец прямой речи поэта.

А ЧТО ТЫ БЫ ПОСОВЕТОВАЛА ПОЧИТАТЬ? ЕСТЬ ЛИ ТВОЙ ЛИЧНЫЙ ТОП-3 ИЗ КНИЖНОГО?

Долгожданное переиздание «Фрагментов речи влюбленного» от издательства Ad Marginem — та самая книга, к которой я обращаюсь в разное время и сверяюсь с самой собой. «Кольца Сатурна» Зебальда — прочитала ее лет семь назад по совету знакомого, и так Зебальд попал в самое сердце. «Аустерлиц», без сомнения, тоже советую, у Зебальда все про память, разрушения, вечное путешествие внутрь себя и чуткое наблюдение за миром. Last but not least — «Письма Риты» к ее мужу, поэту Леониду Аронзону.

ЧТО ДЛЯ ТЕБЯ ЗНАЧИТ ПРОСТРАНСТВО КНИЖНОГО И МУЗЕЯ?

Всегда рассказываю гостям, что мы как единый организм, дополняем друг друга и живем в связке. Спустя два года работы в Музее внутри меня до сих присутствует трепет перед мемориальным пространством «Полутора комнат». Я люблю бывать там в одиночестве, сесть на ступеньку на открытом балконе. Чудное ощущение, за спиной — абсолютная тишина, а впереди шум улицы Пестеля и Литейного проспекта. Также мне очень близок наш книжный по утрам: книжная пыль, антикварная мебель, редкий солнечный свет, тихо и спокойно в предвкушении нового дня.

ЧТО ИНТЕРЕСНЕЙ НА СВЕТЕ СТЕНЫ И СТУЛА?

Книга.

Варвара Кукушкина

экскурсовод

РАССКАЖИ О ТОМ, КАК ТЫ ПОПАЛА В КОМАНДУ МУЗЕЯ.

В конце лета, два с половиной года назад, я записала короткое видео о себе и получила приглашение на собеседование. Потом — прохладный сентябрьский день, пожухлые дубовые листья на улице Рылеева у Спасо-Преображенского собора, и гулкие шаги: я спешила в «Полторы комнаты», боясь опоздать на встречу с Анной Наринской, первым куратором музея. Помню, как она улыбнулась и без обиняков принялась рассказывать про рабочие дела, при этом предложила сесть за стол, покрытый витиеватой кружевной советской скатертью.

Не так давно, находясь на учебной стажировке в Венеции, я мучительно пыталась разгрузить память телефона. Тогда в закромах свалки из файлов на глаза попалось то самое видео-визитка: слегка загорелое после лета лицо на белом фоне (на фоне белого белорусского холодильника) рассказывает что-то об Иосифе Бродским. Смотреть на себя со стороны всегда стеснительно и неудобно, однако в тот момент было неожиданно приятно почувствовать, что с этих нескольких минут волнения в моей жизни началось что-то новое; что-то, что продолжается и сейчас.

О ЧЕМ БОЛЬШЕ ВСЕГО ТЕБЕ НРАВИТСЯ РАССКАЗЫВАТЬ ПОСЕТИТЕЛЯМ НА СВОИХ ЭКСКУРСИЯХ?

На план музея можно нанести три точки, в которых я часто забываю о том, что время экскурсии ограничено: гостиная с библиотекой и телевизором, архив и полторы комнаты. Эти пространства отчетливо связаны с текстами, стилистически и даже фактурно очень разными (особенно, если повертеть в руках испещренный пометами самиздат, а потом взять в руки добротно изданные за границей Ардисовские сборники Бродского). Иначе говоря, я люблю рассказывать про тексты, которые сообщают о прошлом. В случае нашего музея — о жизни Иосифа Бродского в Ленинграде до 4 июня 1972 года.

Будучи человеком в чем-то глубоко академическим, который привык исправно расставлять постраничные сноски и всерьез полагает, что в примечаниях кроется самое увлекательное, мне нравится рассказывать о разных источниках, сравнивать их, а иногда даже сталкивать лбами (если речь идет, например, о противоречивых мемуарах). Эти нехитрые действия позволяют увидеть нюансы и глубину в, казалось бы, известных и не раз описанных событиях. Мне нравится показывать, что написанное много лет назад, может и сегодня уколоть чем-то очень живым и настоящим.

А ЧТО ТЫ УЗНАЛА ДЛЯ СЕБЯ НОВОГО, КОГДА НАЧАЛА РАБОТАТЬ В МУЗЕЕ?

Банальное утверждение: я узнала о себе даже больше, чем об «оттепели», цензуре в СССР и о самиздате, о квартирниках, о приятелях-иностранцах Иосифа Бродского, которые могли купить дефицитные товары за инвалютные рубли в магазинах «Березка», etc. Узнала о том, что мне интересно наблюдать за развитием музея как институции изнутри, за подготовкой выставок, описанием архива и другими делами, которые остаются скрыты для обычных посетителей. Страшно признаться, но в ходе работы оказалось, что мне нравится общаться с людьми и импровизировать, отвечая на самые неожиданные вопросы.

Эпоха молодости моих дедушек и бабушек казалась далекой и не имеющей ко мне никакого отношения. Не могу утверждать, что это ощущение радикально изменилось после чтения книг и статей, разговоров с моими коллегами и с посетителями музея, для многих из которых времена Бродского — часть их собственной биографии, однако совершенно точно это время обрело вес и объем, наполнилось нюансами. Раньше я смотрела на черно-белый снимок того времени сквозь пальцы, предпочитая копаться в литературе о девятнадцатом веке, а сейчас резкость наведения взгляда изменилась, я вижу что-то за ретушью сложившихся клише, замечаю новые детали.

ЧТО ДЛЯ ТЕБЯ ЗНАЧИТ ПРОСТРАНСТВО КНИЖНОГО И МУЗЕЯ?

Символично спускаться из «Полутора комнат» в «Конец прекрасной эпохи», а через какое-то время снова подниматься в ту же комнату с дореволюционными гипсовыми пилястрами, цвет которых напоминает о коммунальной квартире. О чем я думаю, когда попадаю в эти связанные между собой пространства? Наверное, о еле уловимой границе между уютом и рабочей обстановкой, и о еле уловимой границе между давно случившимися событиями и настоящим.

Книжный и музей выстраиваются в связный рассказ. Нарратив можно представить в виде пути, и наоборот. На первом этаже под ногами посетителей — крашеные доски; они облупляются, обнажая второй слой краски, темно-зеленый подтон (замечательный визуальный прием, который использует архитектор Александр Бродский). Наверху, на втором этаже, — светлая фанера, прямоугольные кусочки томленого советским временем линолеума и скрипучий паркет шашечкой конца девятнадцатого века. Мне близка мысль о том, что первый и второй этаж связаны не столько теми материалами, которые попадается глазу под ногами, сколько людьми, которые проделывают этот путь.

ЧТО ИНТЕРЕСНЕЙ НА СВЕТЕ СТЕНЫ И СТУЛА?

Вид из окна «Полутора комнат».

Иван Оносов

экскурсовод, научный сотрудник, специалист по букинистике

РАССКАЖИ О ТОМ, КАК ТЫ ПОПАЛ В КОМАНДУ МУЗЕЯ БРОДСКОГО.

После ковидного лета, проведенного за диссертацией, мои приступы акедии стали чаще и острее, а возвращение в доковидное место и состояние представлялось мне и слабо возможным, и не очень-то манящим: там я пробовал умирать от голода, и мне не понравилось. Развеяться не помогали ни наигрывания «Мимолетности» Прокофьева, ни забавы с электровафельницей. Очередной перевод лег в стол аккуратно, как влитой. 29 октября я сообщил друзьям о таком положении дел постом, приложив песню The B-52's "Legal Tender" с надеждой до такого все-таки себя не довести. Однако то ли моя формулировка была слишком обтекаемой, то ли круг друзей не так велик, но я продолжал идти ко дну, на этот раз с лишним грузом малоподходящих предложений. 15 ноября я прислал моей тогдашней конфидентке такую выписку из рассказа Шамшада Абдуллаева:
«Кое-кто из близких раньше пытался устроить его на работу, увлечь «настоящей жизнью» — в юности он еще барахтался в чужой среде, силился что-то предпринять, но после тридцати понял, что больше не польстится на этот паноптикум расчетливых поступков и скуки; словом, то, что прежде пугало его, — безразличие к своим делам, к будущему, к мнению знакомых, приступы вины, — в зрелом возрасте забылось, словно иное вряд ли предназначалось для него в лабиринте, в потоке путаных возможностей; действительность принимала сигнал от его внутренней сущности, и случалось то, что должно случиться и чего он был достоин... ». И 25 ноября я уже отправлял видео со своим кавалерийским наскоком по указанному ей (конфиденткой) адресу.

О ЧЕМ БОЛЬШЕ ВСЕГО ТЕБЕ НРАВИТСЯ РАССКАЗЫВАТЬ ПОСЕТИТЕЛЯМ НА ТВОИХ ЭКСКУРСИЯХ?

В самом лучшем случае самая сущая тишина повисает в архиве, после того, как по прошествии уже часа с небольшим перечисления регалий, цитат, отсылок, биографических фактов и просто баек в нем звучит фраза «Это стихи одинокого и ранимого человека». Программный для меня текст — это даже не сдержанная, умная, проницательная и т. д. и т. п. биография Льва Лосева, а статья Киры Долининой «Оклад для Бродского» — если я не созвучен этому камертону, то все напрасно. За всей позолотой и придыханиями (или, напротив, фрондерством и иконоборчеством), за всеми рисунками котиков и смешной батареей пустых импортных бутылок, расставленных по всей комнате (или, напротив, за анжамбеманом и шестииктным дольником) легко упустить из виду самый главный и самый простой вопрос: «А стихи-то хорошие? Есть ли в них что-то живое?». Архив — самое тесное помещение (собственно, он-то и накладывает ограничение на количество человек в группе), это стол со стульями в узкой комнате, и сбежать там некуда — в том числе и от ответа на этот вопрос.

ТЫ ЗАНИМАЕШЬСЯ БУКИНИСТИКОЙ, КАКУЮ САМУЮ НЕОБЫЧНУЮ КНИГУ ТЫ НАХОДИЛ ДЛЯ КНИЖНОГО ИЛИ МУЗЕЯ БРОДСКОГО ИЛИ ДЛЯ СЕБЯ?

Когда мой выходной совпадает с календарными и я объявляю: «Так, я на Уделку за экспонатами», мои коллеги знают, что я не шучу. Прошлым летом, например, я купил там за какие-то копейки папку с машинописями из архива (как потом выяснилось) одного зверски убитого в 2000 году режиссера второго ряда. Купил – и купил, положил себе на полку. Лист с перепечатанным стихотворением Бродского я, естественно, тут же отдал на растерзание в музей. Кроме него, там были горы листков со стихами Виктора Ширали, в которые я даже не стал лезть (покойный, видимо, был его горячим поклонником — в отличие от меня) и тонюсенькие калечки с еле различимыми словами, некоторые из которых гуглились как ранние стихи Виктора Кривулина (а некоторые не гуглились вовсе). Надо сказать, что Кривулин свои ранние, шестидесятых годов, стихи в официальные сборники не включал, но что уж разошлось в самиздате — то и разошлось, обратно же в стол не затолкаешь. Поэтому когда у нас была выставка про переписывание от руки и про разные формы бытования стихов в шестидесятые, я отдал туда одну из этих плачевных калечек — опять же, не под стекло, а чтобы можно было взять в руки, сощуриться и произнести «м-да». И один из посетителей сказал, что как раз сейчас вдова Кривулина составляет его собрание стихотворений. Я, конечно, и до этого знал про ее существование, но что я, писать ей, что ли, буду? А раз составляет — то вроде как и оказия. Мы встретились, и выяснилось, что да, это действительно ранние малоизвестные стихи Кривулина, которые ценны еще и тем, что он их потом частично разобрал и пересобрал. Так что да, в выходящий в следующем году двухтомник Кривулина войдут и какие-то находки с блошиного рынка.

ЧТО ДЛЯ ТЕБЯ ЗНАЧИТ ПРОСТРАНСТВО КНИЖНОГО И МУЗЕЯ?

Мне нравится эмбиент. В нем важны не столько ритм и мелодия, сколько тон и его неспешные, едва заметные изменения с течением времени. Может быть, поэтому для меня личный предел «Полутора комнат» — это не Храм Поэта, а пространство как таковое, его, если угодно, модуляция и его жизнь. В отличие от тех, кто его посещает, я вижу его в некотором спектре состояний (осенние сумерки; стрекот проклятого датчика; дождь в августе; муха; железная сетка с табличками; афиша концерта Шамана за окном; нетерпеливые обладатели селфи-палок) и в динамике (состояние снега на закрытом балконе; выцветание страницы книжки на подоконнике). Во всем этом герой пространства не сгущается, а наоборот, растворяется до минимально возможной концентрации, при которой суть его еще уловима, но необходимость в ее выражении словами уже отпадает.

ЧТО ИНТЕРЕСНЕЙ НА СВЕТЕ СТЕНЫ И СТУЛА?

Хорошее описание стены и стула.

Аня Мельникова

бар-менеджер «Конца прекрасной эпохи», экскурсовод

РАССКАЖИ О ТОМ, КАК ТЫ ПОПАЛА В КОМАНДУ МУЗЕЯ БРОДСКОГО.

Я попала в команду Музея благодаря стойке бара «Хроники», совету подруги и умению вовремя передать навык кручения самокруток. Это было почти два года назад, поэтому в памяти остались только общие черты, но я очень хорошо запомнила, насколько отвратительным оказался фильтр в кофейне неподалеку от Музея, ситуацию не исправила даже приветливость скуластого молодого человека за стойкой.

ЕСТЬ ЛИ У ТЕБЯ ЛЮБИМЫЙ НАПИТОК В БАРЕ?

Если исходить из количества выпитого, то я сказала бы фильтр, но у меня есть любимый реквизит на лекциях — лимонад Wostok со вкусом пихты. Я делаю глоток лимонада, когда заканчиваю какой-то блок, это дает время передохнуть людям и мне самой. У меня довольно плотная и, как мне кажется, быстрая речь, поэтому нужны остановки. А еще мне нравится его этикетка со сдержанной работницей в платке, она внушает доверие. Кстати, на этикетке лимонада, который мне кажется излишне приторным, скуластый юноша в жилетке на голое тело... Можно было не пробовать.

О ЧЕМ БОЛЬШЕ ВСЕГО ТЕБЕ НРАВИТСЯ РАССКАЗЫВАТЬ ПОСЕТИТЕЛЯМ НА СВОИХ ЭКСКУРСИЯХ?

Мне важно, чтобы мой рассказ оставался легким и без излишней претенциозности, чтобы в нем присутствовала игривость. Поэтому мне нравится рассказывать о довольно простых вещах, которые были естественным фоном, например, байка про молодого поэта Уфлянда, который громко рассмеялся у Большого дома, чем вызвал негодование милиционера. Из этого можно вытянуть гораздо больше значительного, чем из напыщенного разговора. И я верю, что если мне будет классно, то и гостям тоже будет классно. Возможно, поэтому я и решила поспорить с коллегой, что смогу встроить в каждый свой ответ на ваши вопросы слово «скуластый» и пока нигде не обманула. 3 из 5!

ЧТО ДЛЯ ТЕБЯ ЗНАЧИТ ПРОСТРАНСТВО КНИЖНОГО И МУЗЕЯ?

На одной из лекций мне задали похожий вопрос и тогда я сказала, что самое главное в моем месте работы то, что я могу быть здесь свободной. Когда я работаю, я чувствую себя хозяйкой, нужен только халат с перьями для идеального образа. Я захотела реконструировать в книжном дружескую попойку, и вот я уже рассказываю о питейной культуре Ленинграда 60-х, сидя с гостями за одним столом; нам захотелось устроить итальянскую вечеринку — мы это сделали; я даже могу посчитать, сколько раз в поэзии Бродского встречается слово «скуластый», а потом рассказывать об этом всем, кто придет в музей; я могу поставить на самое видное место детскую книжку Летриа Ж. Ж. и никто не попытается ее спрятать из-за несоответствующего названия. На той лекции мой ответ показался девушке грустным, но, мне кажется, не у многих есть свобода на работе, и мне очень повезло. Особенно в нашу прекрасную эпоху.

ЧТО ИНТЕРЕСНЕЙ НА СВЕТЕ СТЕНЫ И СТУЛА?

Гораздо лучше другая строчка из Бродского, кстати, из того же сборника, что и стихотворение, которое упоминаете вы: «Бойся широкой скулы, включая луну, рябой // кожи щеки...». Это – 5 из 5.

Аня Захарова

экскурсовод, руководитель детских программ

РАССКАЖИ О ТОМ, КАК ТЫ ПОПАЛА В КОМАНДУ МУЗЕЯ БРОДСКОГО.

Эту историю можно рассказать коротко: я искала работу и нашла ее.

А можно долго. Той осенью я часто заходила в книжный — мне всегда, куда бы я ни шла, было по пути. Однажды, пересекая площадь по диагонали от кофейни «Парадная» до «Красного и белого», я увидела, как из подвального магазинчика выбираются несколько разрумянившиеся, вероятно, от подступающих холодов, джентльмены. Причем это были именно джентльмены: в расстегнутых темно-серых пальто и с интеллигентно вытянутыми лицами. На голове одного была плоская твидовая кепка, другой неловко поправлял сбившийся клетчатый шарф, кепки на нем не было, и ветер слегка подергивал его за волосы. Легкомысленно встрепанный и неловкий в обращении с шарфом (согласитесь, неудобно поправлять шарф из плотной шерсти одной рукой) спросил своего более аккуратного товарища, указывая вперед только что откупоренной бутылкой: «Ну что, нам теперь туда?».

И что-то в его тоне или позе, а может быть в их сочетании, говорило о том, что он устал от прозы жизни и готов, не сходя с места, заговорить стихами. Я поспешила пройти мимо.

Они зашли в книжный, когда мой фильтр был почти выпит, и я как раз принималась за занудное, но необходимое — составление планов на неделю. Для меня утро вторника подходило к концу — слегка за полдень, но в «Конце Прекрасной Эпохи» все только начиналось, книжный открылся двадцать минут назад.

Встрепанный первым поднялся по ступенькам, огладил шарф и решительно подступил к стойке. Оказалось, что он поэт, что у него есть книга стихов, и что Пушкин жил на этой улице и ходил в Летний сад в халате и тапочках. Он (не Пушкин, хотя это было бы интересно) был уверен, что Бродский в лице музея «Полторы комнаты» с радостью примет его предложение — поэтический вечер с живым поэтом. Я не могла разобрать, что отвечает девушка за стойкой, но видела, как спокойно, даже бесстрастно она держится. Мне было сложно не рассмеяться, и я невольно (хотя нет, скорее по собственному желанию) прониклась к ней уважением. Она поймала мой взгляд и улыбнулась. Много позже, когда мы познакомимся, она не вспомнит этот эпизод.

Разговор с поэтом бурлил и переливался у барной стойки еще минут двадцать, и все это время я с нарастающим восхищением ловила себя на мысли «как непросто, должно быть, здесь работается».

Наступила зима, и мне представился случай выяснить это самой, пусть и в иной роли.

До того, как музей объявил, что ищет экскурсовода, я ни разу в нем не была, ограничиваясь пространством книжного магазина. Мне удалось купить последний билет на самый последний день, тут же сходить на экскурсию и отправить видео-резюме в ночь дедлайна. Не помню, о чем я там говорила, помню только, как надеялась, что карета еще не превратилась в тыкву. Кажется, первым делом сказала я именно это.

КАКИМИ БУДУТ ДЕТСКИЕ ПРОГРАММЫ В МУЗЕЕ БРОДСКОГО? ЧТО ВЫ БУДЕТЕ РАССКАЗЫВАТЬ ДЕТЯМ?

Мы работаем в первую очередь с подростками. Это почти совсем взрослые люди от 13 до 17 лет, для которых в Музее до сих пор не было никаких специальных мероприятий, зато были мероприятия, на которые они не могли прийти (например, открытие выставки, если в нем принимает участие шампанское, или презентация чего-то нового и восхитительного из меню бара).

Проект называется «Библиотека Б.», так как наши занятия строятся вокруг тех книг, что есть в музее. Мы читаем поэзию, спорим о поэзии, пьем чай, встречаемся с интересными людьми и вникаем в работу Музея. У нас большие планы на этот год, особенно на каникулы, и вообще на жизнь.

На самом деле для меня самая главная (и самая непростая) задача — читать и обсуждать стихи так, чтобы это было интересно самым требовательным слушателям и самым деятельным участникам (а таковы, я думаю, люди от 13 до 17 лет, по крайней мере те, что приходили к нам на день открытых дверей).

В перспективе, идеальной и реализуемой, наши подростки смогут интегрироваться в музейную жизнь, будут помогать нам делами и идеями, участвовать в наших проектах, возможно даже работать у нас, когда станут чуть старше.

ЧТО ДЛЯ ТЕБЯ ЗНАЧИТ ПРОСТРАНСТВО КНИЖНОГО И МУЗЕЯ?

Это в первую очередь пространство, где хорошо работать. Я даже не про подростков, экскурсии и все остальное, просто мне всегда хорошо думается в городе. Можно посмотреть на дом (или собор, или дворец, а в идеале — мост) и сказать себе: «Вот смотри, кто-то же это построил. И ты сделаешь (сюда я подставляю любую текущую задачу)». Сидя в музее (или в книжном, здесь нет принципиальной разницы), достаточно просто оглядеться. «Смотри, кто-то же это сделал» — я даже знаю, кто.

Тем более хорошо думать в окружении букв, аккуратно собранных в слова и в верном порядке вложенных в хорошие книги.

О ЧЕМ БОЛЬШЕ ВСЕГО ТЕБЕ НРАВИТСЯ РАССКАЗЫВАТЬ ПОСЕТИТЕЛЯМ НА СВОИХ ЭКСКУРСИЯХ?

Это зависит от того, какое у меня настроение и еще больше от того, что я сейчас читаю.

Но мое любимое, это, наверное, завершение экскурсии. В конце неизбежно нарастает некоторая драматичность, и даже просто объясняя, почему пространство «Полутора комнат» выглядит так, как выглядит, невозможно полностью ее исключить, а тем более — проговаривая, каким Бродский помнил это место. Последние 15 минут туго набиты цитатами, я позволяю себе вспомнить стихи: выдернуть по три-четыре строчки из нескольких важных текстов.

После разговора о смерти и пустоте всегда особенно приятно вернуться к жизни, и я люблю это возвращение. Уже почти прощаясь с людьми, приглашая их прогуляться по музею в свое удовольствие, посмотреть книги, задать вопросы, я добавляю: «Вот там (здесь я стучу по закрытому анфиладному проему между комнатной Бродского и его соседями — слой фанеры, двери и шкаф), там, в комнате соседей стояло пианино и девочка из той семьи училась на нем играть, и Бродского мучили собачьи вальсы, он не мог работать днем, он работал ночью — стучал на печатной машинке». И то ли от того, что о том, как Бродский мешал соседям этим стуком я уже упоминала, то ли от неожиданного соседства смерти и собачьего вальса, а еще, наверное, от того, как отпускает вдруг напряжение и отступает драма, люди всегда смеются. Хотя нельзя сказать, что это действительно так уж смешно.

ЧТО ИНТЕРЕСНЕЙ НА СВЕТЕ СТЕНЫ И СТУЛА?

Все.

Лев Уткин

администратор музея, человек, который берет на себя все основное общение с посетителями

РАССКАЖИ О ТОМ, КАК ТЫ ПОПАЛ В КОМАНДУ МУЗЕЯ БРОДСКОГО.

Как всегда и бывает — по знакомству. До Музея я работал два года в баре «Хроники», куда порой захаживали мои нынешние коллеги. Как и с любыми постоянными гостями, у нас постепенно складывались приятельские отношения: при встрече мы начали кивать друг другу, потом здороваться, потом обниматься. Первое время я даже не знал, где ребята работают.

К тому моменту я сильно устал от специфики барной работы, особенно от таких больших потоков людей, какие бывают в «Хрониках». И мне повезло: так совпало, что Музей стал искать нового администратора. А я почти не стал думать — просто сообщил о своем желании попробовать. Все были рады, потому что это упрощало процесс поиска и отбора кандидатов, — меня уже знали и сразу взяли.

КАК ВЫГЛЯДИТ ТВОЙ ОБЫЧНЫЙ РАБОЧИЙ ДЕНЬ?

Мой рабочий день начинается с открытия Музея. Я включаю свет, термопот, проекторы, открываю окна, проветриваю сами «Полторы комнаты». Это моя любимая, самая спокойная и умиротворенная часть дня — в Музее еще никого, термопот кипит, и музей либо освещен утренним солнцем, либо — зимой, в противовес уличной темноте — уютным светом ламп.

Потом я спускаюсь на первый этаж, встречаю гостей, отвечаю на почту, сообщения в социальных сетях, звонки по телефону. Я люблю порядок и люблю убираться, поэтому часто в первой половине дня дотошно все расставляю, выравниваю по линиям стола и полок, придумываю, как что-то модернизировать. Так, после моего прихода в арсенале Музея появилось несколько дополнительных таблиц в экселе, за которыми я аккуратно слежу. Главная моя гордость — таблица учета мерча. Я занимаюсь заказами нашей одежды и разной сувенирной продукции, поэтому, чтобы упростить себе задачу, завел таблицу. Но она оказалась полезной для всех.

Когда все сделано, сажусь почитать какие-нибудь учебные статьи или посмотреть заданное в университете кино. Но в последние месяцы это редко удается — лето выдалось тяжелым. К тому же недавно я стал заниматься выкладыванием анонсов наших мероприятий на сайт и в социальные сети, загрузкой билетов и другими техническими и коммуникационными моментами, поэтому свободного времени не остается.

ПОДЕЛИСЬ ОДНИМ САМЫМ НЕОБЫЧНЫМ ОТЗЫВОМ ОТ ПОСЕТИТЕЛЕЙ МУЗЕЯ.

Поток у нас большой, и люди бывают разные… Часто люди спускаются восторженными, часто не понимающими, где они находятся. Особенно после экскурсий Ивана — обычно они длятся дольше двух часов... Но бывают и недовольные гости. Самым запоминающимся диалогом стал такой:

— Вы здесь эту систему придумали, чтобы ставить эксперименты на людях, да? Невозможно попасть в музей, пытка какая-то.
— К сожалению, у нас только экскурсионный формат, а в группах количество мест ограничено, поэтому мы работаем по предварительной записи. Уверяю вас, это придумано, чтобы оптимизировать процессы, а не ради пыток.
— А есть у вас другая администрация?

ЧТО ДЛЯ ТЕБЯ ЗНАЧИТ ПРОСТРАНСТВО КНИЖНОГО И МУЗЕЯ?

В первый раз я попал сюда со своим преподавателем из университета — Ахапкиным Денисом Николаевичем. Я был на его курсе «Поэтика Иосифа Бродского», и в качестве одной из пар мы пошли в музей. Тогда еще не было книжного, и мы заходили через парадную. Сцена была как в последней части «Гарри Поттера», когда Гарри, Рон и Гермиона вглядывались в картину, в глубине которой виднелась приближающаяся фигура их друга. Точно так же я смотрел на кого-то, кто в глубине парадной спускался по лестнице, чтобы открыть нам дверь. Сейчас уже не помню, кто это был.

Думаю, главное преимущество нашего музея в том, что его сложно воспринимать как Музей. Или в том, что он меняет музейную концепцию, как таковую. Находиться здесь не только интересно и полезно, но еще и просто приятно. Наш главный куратор — Марина Лошак — на общем собрании говорила о «впечатлении», которое оставляет Музей. Мне кажется, важной особенностью «Полутора комнат» можно назвать ощущение комфорта и даже дома (именно с таким впечатлением я ушел отсюда впервые и ухожу по сей день). Нет привычной оппозиции мир/музей, нет контраста, который заставляет говорить шепотом и ругать детей за смех. Мы — дружелюбное место.

То же самое можно сказать и о книжном. Здесь, конечно, лучше не шуметь, но это потому что и книжный существует в относительно необычном формате. Гости часто называют его библиотекой, и это неудивительно — у нас все время читают. Мне кажется, это здорово. Чем-то напоминает английские клубы, в которых нельзя было разговаривать, — только читать и курить. Как «Диоген» в «Шерлоке Холмсе». Как и в Музее, здесь очень красиво, но без московского шика — и это тоже немаловажно.

Для меня музей и книжный — места стыка истории, культуры, спокойствия и меня самого.

ЧТО ИНТЕРЕСНЕЙ НА СВЕТЕ СТЕНЫ И СТУЛА?

Мне кажется, Бродскому бы понравился ответ: «Их идеи». А вообще Пушкинское «Чудное мгновение» — это самое интересное, что может быть в жизни.

Вика Володина

сотрудник книжного и бара

РАССКАЖИ О ТОМ, КАК ТЫ НАЧАЛА РАБОТАТЬ В КНИЖНОМ «КОНЕЦ ПРЕКРАСНОЙ ЭПОХИ».

За новостями о квартире Иосифа Бродского я следила с тех пор, как мой маршрут до Академии Штиглица познакомил меня с улицей Пестеля. И так совпало, что спустя много лет квартира стала музеем, а мой друг — сотрудником музея. В связи с этим я стала чаще заглядывать на мероприятия, экскурсии, гулять по пространству книжного. Ну и конечно, благодаря барной стойке бара «Хроники» я уже была знакома со многими ребятами из книжного и музея. Через некоторое время все сложилось удачным образом: ребята искали сотрудника, а мне очень хотелось им стать.

КАКУЮ КНИГУ СТОИТ ПРИОБРЕСТИ В ВАШЕМ КНИЖНОМ, ЧТОБЫ ЛУЧШЕ ПОНЯТЬ БРОДСКОГО?

«Диалоги с Иосифом Бродским» Соломона Волкова, однозначно.

А ЧТО ТЫ БЫ ПОСОВЕТОВАЛА ПОЧИТАТЬ? ЕСТЬ ЛИ ТВОЙ ЛИЧНЫЙ ТОП-3 ИЗ КНИЖНОГО?

На данный момент в голову приходят три книги, оказавшие на меня заметное влияние в последнее время. Первая «Как мыслят леса» Эдуардо Кона — антропологическое исследование о критике антропоцентричного подхода и ином способе взаимодействовать с миром. Вторая, спорного, но талантливого писателя Луи-Фердинанда Селина «Смерть в кредит» — книга, вызывающая самые радикальные, сложные и абсурдные эмоции одновременно. Ну и последняя в этой тройке: роман Эдуарда Лимонова «Это я – Эдичка», пошло, провокационно, экспрессивно, но другого и не ждешь.

ЧТО ДЛЯ ТЕБЯ ЗНАЧИТ ПРОСТРАНСТВО КНИЖНОГО И МУЗЕЯ?

Пространство книжного — это место, где можно выдохнуть, узнать новое, насладиться тишиной, черным кофе и обнимающими тебя стенами книг. Музей — это про объем, про обнаружение себя в ином течении времени, наедине с историей, фактами и воображением, с последним ты особенно сближаешься в пустом пространстве полутора комнат.

ЧТО ИНТЕРЕСНЕЙ НА СВЕТЕ СТЕНЫ И СТУЛА?

Строчка из другого стихотворения:
«…И, значит, остались только
иллюзия и дорога».

Аня Маленкова

арт-директор музея

РАССКАЖИ О ТОМ, КАК ТЫ ПОПАЛА В КОМАНДУ МУЗЕЯ БРОДСКОГО.

Дело было задолго до открытия «Полутора комнат», в 2017-м году. Тогда Максим Левченко, теперь наш директор, только подключился к проекту и начал собирать первую команду будущего музея. Ситуация была непростая: само мемориальное пространство было уже несколько лет как выкуплено Фондом создания музея Иосифа Бродского, председателем которого был и остается один из друзей поэта Михаил Мильчик, но открыть музей никак не получалось, так как одна из соседок Бродского наотрез отказывалась уезжать из своей комнаты. (И ее можно понять! Она родилась там в 1936-м, это родное для нее место и, как она сама же и говорит, «старые деревья не пересаживают»).

Я же тогда только закончила второй курс бакалавриата и отчаянно искала работу. При этом чего я конкретно хотела – я особо не понимала. В итоге как-то вечером я пошла к друзьям пить вино и мне рассказали про историю с музеем Иосифа Бродского и сразу предложили небольшую проектную работу буквально на несколько месяцев: надо было прочитать все существующие материалы про Бродского, оцифровать и распознать те книги или статьи, которые существуют только в печатном варианте, и на основе этих материалов создать максимально полную базу данных про Бродского по темам: в одной папке все про родителей, в другой — про преподавание, в третьей — про суд, в четвертой — про ссылку, в пятой — про любимых поэтов, Цветаеву, Мандельштама, Ахматову... и так далее. Честно — работа показалась мне идеальной, и я сразу согласилась. Сами представьте, вам 20 лет, никакого нормального рабочего опыта у вас нет, а тут вам вдруг предлагают платить деньги за то, что вы читаете книги! Ну а дальше все вышло само собой. Когда глубоко погружаешься в тему, сразу появляются идеи, что можно было бы сделать еще. Так сначала я решила, что можно было бы начать вести красивый инстаграм музея еще до его открытия, потом занялась выпуском первого альбома про создание музея, а дальше уже стало понятно, что для меня это явно более серьезная и долгосрочная история, чем несколько месяцев читать книги про Бродского, а потом все забыть и заняться другими делами.

КАКОЕ ТВОЕ ЛЮБИМОЕ МЕСТО В МУЗЕЕ БРОДСКОГО?

Пожалуй, когда в музее никого нет — все места становятся любимыми. Для работы самым подходящим оказался рыжий диванчик в «Конце прекрасной эпохи» сразу справа от входа, тут я провожу больше всего времени. Самым красивым местом всегда остается эркер в соседнем с «Полутора комнатами» помещении. Самым уютным — наше новое музейное пространство «Квартира 34». А когда я очень устаю, я почему-то всегда сижу прямо на ступеньках между первым и вторым этажом, не могу это объяснить.

ЧТО ДЛЯ ТЕБЯ ЗНАЧИТ ПРОСТРАНСТВО КНИЖНОГО И МУЗЕЯ?

Для меня это идеальное решение — архитектурное и смысловое. Саша Бродский, наш архитектор, создал удивительный интерьер, а вход в музей через книжный магазин и бар — это очень тонкая и верная идея. А еще это очень красивое место и именно здесь я встречаю самых интересных людей.

ЧЕМ, ПО ТВОЕМУ МНЕНИЮ, ОТЛИЧАЕТСЯ КОМАНДА МУЗЕЯ БРОДСКОГО И ЛЮДИ, КОТОРЫЕ ЗДЕСЬ РАБОТАЮТ?

О, люди у нас потрясающие. Как правило, для всех окружающих самым удивительным оказывается тот факт, что в команде Музея нет ни одного фаната Иосифа Бродского. То есть мы все его читаем, думаю, в какой-то степени любим, но никто по Бродскому не сходит с ума. И, как мне кажется, никто из нас не мечтал с юного возраста соединить свою жизнь именно с этим поэтом. На мой взгляд, это очень правильно. Фанатизм застилает глаза и мешает работать. Из-за фанатизма появляются странные идеи и оценить их здраво практически невозможно. Поэтому у нас собралась команда, которая умеет и любит работать, изучать, исследовать и думать, и касается это все не только Бродского. У многих есть дополнительные проекты, никак не связанные с Музеем, и мне кажется, это очень здорово. В общем, все увлечены именно самим процессом.

ЧТО ИНТЕРЕСНЕЙ НА СВЕТЕ СТЕНЫ И СТУЛА?

В нашем музее — пустота.