Alexander Burenkov and Olga Temnikova: “Leaving sarcasm behind for honest conversation helps us shake off the intoxication of irony”
Through May 3, Temnikova & Kasela Gallery is hosting the group exhibition Don’t Take It Too Seriously, curated by Alexander Burenkov. The featured artists—Anna Solal, Philipp Timischl, Johanna Ulfsak, Agnes Scherer, Joshua Citarella, and Robertas Narkus — were invited to explore irony and post-irony as responses to rapid change and informational overload.
We sat down with gallery founder Olga Temnikova and curator Alexander Burenkov to talk about irony’s role in contemporary art and the Estonian art scene. Naturally, the conversation also touched on winter swims in the Baltic Sea and Tallinn's sauna culture.
This article is in Russian. Contact us via email if you would like to comment or request an English translation.
АЛЕКСАНДР, МОЖЕТЕ ЛИ ВЫ РАССКАЗАТЬ, КАК ПОЯВИЛАСЬ ИДЕЯ ГОВОРИТЬ НА ВАШЕЙ ВЫСТАВКЕ О ПОСТИРОНИИ КАК СПОСОБЕ ВЗАИМОДЕЙСТВИЯ С ОКРУЖАЮЩЕЙ СРЕДОЙ? КОГДА И ПОЧЕМУ ВОЗНИКЛА ЭТА КОНЦЕПЦИЯ?
Александр: Надеюсь, это не только мое ощущение, что постирония буквально пронизывает современный мир. Этой выставкой с не столько провокационным, сколько парадоксальным названием хотелось подчеркнуть странность и абсурдность нашей реальности, культуры, медиа-пространства, где постирония стала универсальным инструментом, превращающим в шутку всё вокруг — даже трагедию.
Сейчас любую глупость или невежество оправдывают постиронией, это стало общим местом. Практически каждую неудачную шутку, мем или даже поступок легко списать на непонятые слои постиронии и объяснить словами: «Вы просто неправильно меня поняли». Некоторые считают, что постирония — один из немногих способов справиться со сложностью окружающей реальности, с чувством растерянности, утратой личных и моральных ориентиров. Пронизывающий всё нигилизм — это во многом отражение кризиса эмпатии. А отсюда — деполитизация, апатия, отчужденность.
Нашей целью было собрать выставку шести очень разноплановых авторов из шести стран более-менее одного поколения, которая показала бы разные модальности постиронии и спектр подходов, как можно брать ее на вооружение. Из всех участников только одна художница из Эстонии, Йоанна Ульфсак, остальные редко показываются в этом регионе, несмотря на успех на международной арт-сцене и представленность ведущими галереями, вроде High Art, ChertLüdde и Sadie Coles. Было важно представить их работы местной аудитории, проверить, насколько они будут интересны как коллекционерам, так и творческому сообществу, для которых галерея, несмотря на свои скромные размеры, выступает во многом трендсеттером, открывает самые актуальные имена и практики, стимулирует коллекционеров расширять свои интересы, а также любить и понимать более сложные для восприятия художественные практики.
С медиальной точки зрения мне было интересно объединить авторов, работающих в духе неодадаизма, свободно обращающихся с неожиданными материалами, коллажными техниками, с ready-made и найденными объектами, а также с сочетанием фольклорных, ремесленных или низовых культурных элементов с современным искусством. В основе их работ — ироничный, игровой подход к материалу.
ХОЧЕТСЯ ЗАДАТЬ ВОПРОС КАК РАЗ О ИРОНИИ И ПОСТИРОНИИ. Я СЕЙЧАС УЧУСЬ НА ЛИТЕРАТУРНЫХ ПРАКТИКАХ, И МНОГИЕ МОИ СОКУРСНИКИ-ПИСАТЕЛИ ПОЛНОСТЬЮ ОТКАЗЫВАЮТСЯ ОТ ИРОНИЧНОГО ПИСЬМА, СЧИТАЯ, ЧТО ЭТОМУ БОЛЬШЕ НЕТ МЕСТА. КАК ВЫ К ЭТОМУ ОТНОСИТЕСЬ?
Александр: Все мы с вами видим, как бодро и драматично начался 2025 год с инаугурации Трампа, воплощения постироничного политика, штампующего как мемы, так и мем-койны имени себя, и одинаково стремительно и методично разрушающего, кажется, все столпы, на которых основывался послевоенный демократический мир. Противники воспринимают его буквально, но не серьезно, а сторонники — серьезно, но не буквально. Это воплощенная постирония, пародия на пародию, не сошедший с экрана «Джокер», а скорее — завирусившаяся из-за своей наивной нелепости самодельная афиша к этому фильму, нарисованная красками работниками сельского кинотеатра. Он и сам этим пользуется, как и Илон Маск, назвавший новый департамент государственной эффективности созвучно своему любимому мем-коину "Doge" (Department of Government Efficiency).
Политика слилась с культурой мемов и имиджбордов, апроприировав их логику, и пронизывающий все тотальный постироничный цинизм, который разрушает межличностные связи и любую искренность. Это становится оружием против эмпатии и честного, прямолинейного, доверительного общения.
Философ Франко Берарди считает, что мировая культура переживает депрессию из-за переизбытка информации и находится в заложниках у постиронии. Чтобы преодолеть это состояние, нужен возврат к искренности, несмотря на риск быть высмеянными. Это способ вернуть в общественное пространство доверие и эмпатию. Хочется верить, что искусство остается той территорией, которая должна отстаивать эти ценности, пространством, сохраняющим гуманистические идеи, независимо от политической конъюнктуры. Отказ от сарказма и демагогии в пользу честного, пусть и неудобного, разговора помогает преодолеть ощущение интоксикации иронией, которое испытывает общество. Многие художники сегодня придерживаются именно этой стратегии.
МНЕ ХОТЕЛОСЬ БЫ СПРОСИТЬ ОЛЬГУ: КАК АРТ-СООБЩЕСТВО В ЭСТОНИИ ВОСПРИНИМАЕТ ЭТОТ ЖЕСТ — ГОВОРИТЬ ОТКРОВЕННО, БЕЗ ИРОНИИ ИЛИ ПОСТИРОНИИ? КАК ПРИНИМАЮТ ВЫСТАВКУ?
Ольга: Я не могу говорить за всю арт-сцену Эстонии, хоть она и небольшая.
Но на данный момент мне кажется, таких длинных текстов в «книге отзывов» мы еще не видели. Скоро начнут выходить материалы в прессе. Я знаю, что в одном серьезном эстонском издании Sirp (бывший Sirp ja Vasar) вышла статья о выставке. Обычно они пишут основательные тексты.
Я думаю, здесь важна не столько сама тема, сколько подборка художников. Выставка, безусловно, привлекла внимание профессионалов. К счастью, она будет открыта долго, так что все успеют ее посмотреть.
Интересно, что, когда ты, Саша, говорил о художниках, стремящихся к откровенному высказыванию, я вспомнила недавнюю заметку об арт-сцене. Один из критиков предложил перестать называть ее «миром искусства» и говорить об «индустрии искусства». В этом смысле, мне кажется, происходит разделение на рыночных и нерыночных игроков. Те, кто успешно функционирует в рыночной системе, вероятно, не могут позволить себе радикальные жесты.
Что касается местной сцены, мне кажется, эта выставка очень важна и нужна для нее. Мы давно планировали проект, и я рада, что мы смогли его реализовать, даже получив небольшую государственную поддержку. Это тоже стало для нас важным фактором.
Лично я очень довольна. Для меня этот проект — один из тех, ради которых я вообще в профессии. Все представленные художники — mid-career, рожденные в 80-е, и большинство из них мне давно знакомы. Иногда по утрам у меня есть немного свободного времени, и я стараюсь посвятить его более глубокому изучению работ этих авторов — это своего рода профессиональная привычка, попытка бороться с потенциальным Альцгеймером в рамках своей профессии.
Александр: Конечно, при выборе художников для выставки нам с Ольгой помогли общие взгляды на европейский арт-рынок, общие эстетические и концептуальные ценности, поэтому сотрудничество было для нас естественным.
С некоторыми из авторов, с которыми мы работали, у меня сложились давние личные знакомства. Например, с Филиппом Тимишль мы знакомы уже более десяти лет; впервые встретились в Вене, когда он еще учился в Академии изящных искусств и участвовал в выставке в необычном пространстве — бывшей пиццерии и туалете в подземном переходе, и с тех пор поддерживали контакт. Сейчас мы оба живем в Париже, часто пересекаемся, я бывал у него в студии. За эти годы он вырос как художник, его нарративные видео-картины, совмещающие живопись и видео-экраны, входящие каждый раз друг с другом в очень неожиданный диалог, стали быстро узнаваемыми на международной арт-сцене и магнитами, привлекающими всеобщее внимание на таких событиях, как Лионская биеннале, и сейчас он представлен сразу тремя галереями — в Германии, Австрии и Франции.
Работы Джошуа Ситареллы почти никогда не появляются в ярмарочной и в галерейной среде, так как автор сознательно выстраивает свою карьеру вне традиционных арт-институций. Его практика — побочный эффект его исследований медиа-пространства и онлайн-субкультур, результат глубокого рисерча и журналистской расследовательской деятельности. Джошуа читает лекции, ведет популярное YouTube-шоу и подкаст, монетизируемый через Patreon и донаты, влиятельную рассылку на Substack — Do Not Research, а также сотрудничает с университетами и арт-школами. Его проекты если и выходят в оффлайн-пространство, то оказываются скорее на музейных выставках и биеннале, нежели в коммерческих галереях.
Его проект E-deologies, последнюю версию которого E-deologies VI мы представили на публике впервые, — обновленная версия этой серии, впервые показанной на 34-ой биеннале графического дизайна в Любляне и выставке-блокбастере Poetics of Encryption в KW Institute в Берлине в начале прошлого года. Серия флагов в E-deologies визуализирует с помощью спекулятивных флагов новые политические движения и субкультурные идеологии, которые служат маркерами для игры с идентичностью и нишевым персональным брендингом, будь то блокчейн-социализм или анархо-brat. Эти идеологии художником интерпретируются в виде узнаваемых визуальных символов из политики и поп-культуры, соединяя, казалось бы, несовместимые элементы, например, символику СССР с флагом ЛГБТКИА+ (прим. ред. — вынуждены сообщить, что на территории РФ международное общественное движение ЛГБТ и его структурные подразделения признаны экстремистской организацией) или эстетику анархизма с поп-культурными образами.
Говорить о постиронии, не затрагивая политику, невозможно, поэтому мне показалось важным включить эти флаги, причем не только внутри галереи, но и в формате паблик-арта, — размещенными на фасаде галереи. Это позволило выставке выйти за пределы своих стен и вступить в диалог с городским пространством и его жителями, привлекая еще больше зрителей.
А КАКИЕ ТЕМЫ В ОБЩЕМ, КАК ВАМ КАЖЕТСЯ, БОЛЬШЕ ВСЕГО ИНТЕРЕСУЕТ ХУДОЖНИКОВ В ЭСТОНИИ ЗА ПОСЛЕДНИЕ 2-3 ГОДА? О ЧЕМ ИХ ИСКУССТВО?
Александр: Моя поездка в Эстонию на монтаж выставки была краткосрочной, но мне удалось узнать много новых имен и встретиться с теми, кто был заранее интересен. Например, с Ваймом Сарвом, который занимается этно-музыкологией, вокальными перформансами и возрождением языческой традиции эстонской эпической песни регилаул и национального устного фольклора. Сформировавшись в Канаде и получив образование в Стенфорде, он переехал три года назад в Эстонию, откуда у него предки, и стал очень интересным образом работать над возрождением местных забытых устных практик и выступать на музыкальных фестивалях по всему миру. Он из тех художников, которые производят дискурс, но полностью отсутствуют на рынке современного искусства и не показываются в галереях.
Подобных экспериментальных практик в Эстонии много, и они тоже насыщают арт-сцену смыслом и динамикой. Говорить о тематической специфике той или иной национальной сцены кажется абсолютной глупостью, так как даже в такой небольшой стране, как Эстония, среда очень разнообразна. Но, безусловно, специфика страны — близость к морю, обилие лесов — направляет внимание художников на работу с природными материалами, экологическими проблемами, геологическим прошлым региона, сохранением биоразнообразия Балтийского моря. Многие работают с натуральными пигментами, самодельным текстилем из волокон растений, экспериментальным садоводством и пермакультурой, но каждый по-своему, не образовывая какое-то единое движение или тренд. Эстония — часть свободного мира, поэтому мы видим широкий спектр индивидуальных подходов.
ПОНИМАЮ, О ЧЕМ ВЫ ГОВОРИТЕ. Я УЖЕ ТРЕТИЙ ГОД ЖИВУ В ТБИЛИСИ И ЗАМЕЧАЮ, КАК, БЛАГОДАРЯ БЕЗВИЗОВОМУ РЕЖИМУ С ЕВРОПОЙ, МНОГИЕ ХУДОЖНИКИ УЕЗЖАЮТ УЧИТЬСЯ В РАЗНЫЕ СТРАНЫ ИЛИ ПРОСТО МНОГО ПУТЕШЕСТВУЮТ, ОТКРЫВАЯ ДЛЯ СЕБЯ РАЗЛИЧНЫЕ КУЛЬТУРНЫЕ КОНТЕКСТЫ. ЭТО, БЕЗУСЛОВНО, СПОСОБСТВУЕТ РАЗНООБРАЗИЮ ГОЛОСОВ НА АРТ-СЦЕНЕ. ОДНАКО, В ПОСЛЕДНЕЕ ВРЕМЯ, В СВЯЗИ С ПОЛИТИЧЕСКОЙ СИТУАЦИЕЙ, ХУДОЖНИКОВ, КУЛЬТУРНЫХ ДЕЯТЕЛЕЙ И ГАЛЕРЕИ В ОСНОВНОМ ИНТЕРЕСУЕТ ИСКЛЮЧИТЕЛЬНО ТЕМА ТЕКУЩИХ СОБЫТИЙ В СТРАНЕ. ОТСЮДА И ВОЗНИК МОЙ ВОПРОС ПРО ТЕМЫ У ЭСТОНСКОЙ АРТ-СЦЕНЫ.
Ольга: Просто в Эстонии нет такой повестки, которая бы объединяла, кроме страха перед Россией. Но, к сожалению или к счастью, это не находит прямого отражения в произведениях искусства.
Александр: На выставке мы показываем работы Йоанны Ульфсак, обращающейся к понятной во всем мире эстетике раннего интернета или поп-культурных образов, но работая с тканями на жаккардовом станке, используя и свой опыт обучения в Нидерландах, и интерпретацию эстонских традиций.
Ольга: Кроме того, в своих инсталляциях она использует очень экспериментальные материалы: козьи шкуры, осиновое дерево, шерсть, яловые корни и так далее. Такие работы сложно воспринимаются на рынке в Эстонии. И продать их действительно непросто.
ОЛЬГА, ВЫ СЕЙЧАС СКАЗАЛИ, ЧТО АУДИТОРИИ ЧАСТО НУЖНО ВРЕМЯ ПРИВЫКНУТЬ. МНЕ ИНТЕРЕСНО УЗНАТЬ ВАШЕ МНЕНИЕ О КОЛЛЕКЦИОНЕРАХ И АУДИТОРИИ В ЭСТОНИИ. КАК ОНИ ВОСПРИНИМАЮТ СОВРЕМЕННОЕ ИСКУССТВО?
Ольга: Эстонский рынок искусства немного медлителен. Эстонцы, возможно, более циничны и не хотят поддаваться панике рынка. Например, если я что-то привожу в Нью-Йорк, я знаю, что нью-йоркские коллекционеры отреагируют быстрее. У меня есть подруга Маргот Самель, нью-йоркская галеристка эстонского происхождения, и я знаю, что там принято продавать работы еще до открытия выставки. В Эстонии же продажи происходят в течение года после выставки. Это может быть связано с другой эмоциональностью или культурной и экономической атмосферой.
С другой стороны, в Эстонии я вижу много уважения и интереса к художникам. Это идет еще с тех времен, когда было модно покупать эстонский нонконформизм. Современные художники воспринимаются как продолжатели этой традиции. Есть уважение к профессионалам, желание поддержать, а не просто потреблять искусство. Это, по крайней мере, мое мнение, основанное на моем круге общения.
Я много путешествовала, как в Россию, так и по Восточной Европе и, к сожалению, понимаю, что Эстония — маленькая страна с ограниченным рынком. Но, несмотря на это, отношение к искусству здесь очень достойное, и в нем сохраняются традиции. Коллекционеры и зрители, как правило, долго присматриваются, осознавая и анализируя. Это может быть связано с тем, что здесь всё происходит медленно. В моей галерее я уже чувствую свой вес на рынке, но для более молодых галерей это сложнее, им нужно больше времени.
КАК Я ЗНАЮ, В ПРОШЛОМ ГОДУ ВЫ ЗАПУСТИЛИ АРТ-ЯРМАРКУ ESTHER В НЬЮ-ЙОРКЕ. КАКИЕ У ВАС ПЛАНЫ НА ЕЕ РАЗВИТИЕ?
Ольга: Мы работаем над Esther с октября прошлого года. В ближайшие пару недель мы представим релиз, эскизы и нововведения. Мероприятие снова будет проходить в том же месте (прим.ред. — здание Эстонского общества образования в Нью-Йорке), но масштабнее. Мы планируем провести ее трижды: второй раз будет в мае 2025 года, а третий — через год.
КАК НЬЮ-ЙОРКЦЫ РЕАГИРУЮТ НА ТО ИСКУССТВО, КОТОРОЕ ВЫ ВЫСТАВЛЯЕТЕ НА ЯРМАРКЕ?
Ольга: Ярмарка у нас достаточно разносторонняя. В прошлом году участвовала галерея из Азии, и было много европейских галерей. Соответственно, нельзя однозначно сказать, как, поскольку галереи очень разные и у них разные контакты. Конечно, в США американское искусство потребляется больше, несмотря на всю интернациональность подхода. Но то, что The New York Times посвятил нам целую страницу, вероятно, говорит о том, что и сама газета считает наш проект интересным для местной арт-публики.
Думаю, это очень хорошая инициатива, потому что она совершенно некоммерческая, при этом кураторская, рафинированная и построенная на коммунальном подходе. Именно такие кастомные проекты отлично подходят для Нью-Йорка, особенно в контексте искушенной арт-сцены. В то же время, Нью-Йорк — очень дорогой город, и проводить мероприятия там крайне сложно. Поэтому то, что мы смогли сделать акцент на комьюнити и дать галереям возможность экспериментировать с тем, что они показывают, — очень важный аспект.
В Нью-Йорке всё очень дорого, корпоративно, и нет места для экспериментов. Художники уезжают, аренда большая, и Нью-Йорк уже не совсем такой, каким был даже десять лет назад. Именно поэтому наша инициатива была воспринята так положительно, ведь она сняла напряжение с галеристов. Когда участие в крупных ярмарках стоит от 30 тысяч долларов, то наше предложение выглядит совсем по-другому. Мы не пытаемся зарабатывать деньги таким образом.
В ОДНОЙ ИЗ ЗАМЕТОК НА ARTNET Я ПРОЧИТАЛА СМЕШНУЮ ФРАЗУ О ТОМ, ЧТО В НЬЮ-ЙОРКЕ НА ЯРМАРКАХ ИНОГДА МОЖНО ЗАПЛАТИТЬ 1500 ДОЛЛАРОВ ТОЛЬКО ЗА РОЗЕТКУ, А У ВАС ВСЕ ГОРАЗДО ДОСТУПНЕЕ.
Ольга: За розетку — это слишком! Но, в любом случае, да.
ВЫ МНОГО РАЗ УПОМЯНУЛИ, ЧТО У ВАШЕЙ ГАЛЕРЕИ ЕСТЬ ГОСУДАРСТВЕННАЯ ПОДДЕРЖКА. НАСКОЛЬКО ЭТО ВАЖНО ДЛЯ ВАС И КАК ПОМОГАЕТ РАЗВИТИЮ?
Ольга: Например, на Esther я буду показывать одну американскую художницу Зоуди Бёрк, которая получила отличный опыт в Эстонии, закончив магистратуру художественной академии, и очень довольна своей жизнью здесь. Ей кажется, что даже если она получает 500 евро на свою новую выставку, это всё равно намного больше, чем то, что она может получить в Нью-Йорке как молодой художник. Я думаю, что наше правительство и государство должны давать пространство для экспериментов всем. И, хотя мы не можем сказать, что являемся лидерами рынка, возможно, мы лидируем в продажах относительно молодого искусства.
Хотя нас поддерживают умеренно, это создает ощущение, что нас замечают и ценят — как нашу работу, так и наш интеллектуальный вклад в развитие сцены и в образование публики. Понимаю, что мы получаем меньше, чем другие институты, работающие в формате полного нон-профита, но думаю, это важно и приятно. Я чувствую, что мы — часть сообщества, и нас замечают.
МОГУТ ЛИ МОЛОДЫЕ ГАЛЕРЕИ ИЛИ САМООРГАНИЗАЦИИ РАССЧИТЫВАТЬ НА ГОСУДАРСТВЕННУЮ ПОДДЕРЖКУ В ЭСТОНИИ? КАК ЭТО УСТРОЕНО?
Ольга: Если кто-то открывает свое пространство или инициирует что-то подобное, они могут получить поддержку. Это, на самом деле, болезненная тема для меня, потому что на данном этапе в Эстонии практически нет artist-run space. У нас есть несколько пространств, инициированных союзом художников, но всё равно нет ни одного полноценного artist-run пространства.
Я часто езжу в Хельсинки, потому что, на мой взгляд, там с этим гораздо легче, и все процессы более динамичные. Эстония — маленькая страна, всё меняется очень быстро, и сейчас как раз такой момент, когда новое поколение, возможно, совсем не хочет напрягаться. Но, в принципе, я думаю, что молодым организациям и пространствам на первый проект поддержку будет сложно получить, а вот на второй, если всё получится, комьюнити отреагирует и проект будет сделан правильно, поддержку можно получить. Но это не значит, что ты как галерист или организатор сможешь платить себе зарплату — можно делать что-то заметное и получать поддержку, но при этом не стоит ждать легких денег.
Я НЕМНОГО СМЕНЮ ВЕКТОР НАШЕГО РАЗГОВОРА И ХОТЕЛА БЫ ПОГОВОРИТЬ О ТОМ, ЧТО БЕСПОКОИТ МЕНЯ И МНОГИХ ЧИТАТЕЛЕЙ. АЛЕКСАНДР, КАКИМ ОБРАЗОМ ВАША ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ СКЛАДЫВАЕТСЯ СЕЙЧАС В ЭМИГРАЦИИ? ПОЛУЧАЕТСЯ ЛИ У ВАС ОСТАВАТЬСЯ ПРОФЕССИОНАЛЬНО ТОЛЬКО В СФЕРЕ СОВРЕМЕННОГО ИСКУССТВА?
Александр: Эмиграция, потеря работы в России, переезд, связанные с этим бюрократические проблемы, обрыв множества социальных связей, и процесс профессиональной пересборки себя заново на фоне той трагедии, которая происходит сейчас в Украине, для меня не проходили легко. После огромного количества отмены проектов и ежедневного сопротивления информационному насилию новостями сложнее всего было сохранить веру в профессию и силу культуры, в частности, в институциональное кураторство искусства, которое сопряжено с ощущением тотальной нестабильности и несправедливо низкой оплатой труда. Я нашел выход для себя в работе на себя, основал с друзьями небольшое агентство видео-продакшна и консалтинга для арт-институций Spiaggia Rosa, стал много заниматься арт-эдвайзингом, менторством, иногда писать для европейских арт-журналов, побывал в лучшей за всю свою жизнь исследовательской резиденции — в AIR351 в Португалии, где еще сильнее погрузился в эко-повестку, которая всегда мне была близка.
В начале пандемии я запускал в рамках биеннале в Порту проект Yugen в виде приложения для смартфонов, созданного в диалоге с 35 художниками со всего мира, и я искал повод вернуться в Португалию и основательнее изучить ее арт-сцену. Переехав во Францию, я начал сотрудничество с французским агентством Radicants, по приглашению которого в прошлом году я курировал вместе с Николя Буррио 10-ый юбилейный выпуск Asia Now — единственной в Европе ярмарки азиатского искусства. Посещения ярмарок для меня — это всегда большой стресс, не та динамика, в которой я люблю воспринимать искусство, и вечное ощущение невозможности успеть внимательно посмотреть все, что хочется. Всегда казалось, что в такой суете теряются любые смыслы. Я не являюсь заядлым коллекционером, но ощущение усталости от традиционных ярмарок как формата (fairtigue) не прошло и мимо меня. Тем не менее, ярмарки сейчас меняются, расширяют некоммерческие программы, экспериментируют с выставочными форматами, обрастают фестивальной атмосферой и зачастую производят гораздо более точные высказывания о текущем срезе искусства, чем проекты в музеях или даже биеннале.
У меня был опыт работы куратором фонда Cosmoscow и курирования проектов на греческой ярмарке Art Athina, но Asia Now стала определенно новым этапом. Ярмарка проходила в рамках осенней арт-недели во время Art Basel Paris в исторических интерьерах и анфиладе дворов Монетного двора по другую сторону Сены от Лувра и отличалась от всех других парижских ярмарок своей особой структурой, темпоральностью и бутиковым форматом, нацеленностью на междисциплинарность и эксперимент, передающих дух азиатских городов, где некоммерческое искусство, видео-арт, кулинарные события и перформансы занимают одно из ведущих мест. Ярмарку делает очень маленькая команда, и тема этого года была сформулирована командой как «Церемония», которой ярмарка собиралась отпраздновать свою 10-летнюю историю, и нам удалось сделать полноценное высказывание о том, как азиатские художники, живущие по всему миру и многие из которых были представлены и в Париже, и в коммерческом контексте впервые, интерпретируют религиозные и секулярные церемонии и ритуалы.
Подготовка к любой ярмарке не может обходиться без сюрпризов и форс-мажоров, но я никогда не сталкивался с таким уровнем свободы и доверия, предоставленной кураторам, где ограничением был лишь бюджет. Париж последние 5 лет испытывает культурный Ренессанс и происходящие здесь процессы очень интересны, но при этом, Франция — не самое приветливое место для арт-профессионалов из других стран, ее фокус на франкофонном мире, снобизм и достаточный консерватизм — не легенда, а реальность. Знание языка не спасает, поэтому приглашение на работу на ярмарке я объясняю, скорее, волей случая.
КАК ВАМ КАЖЕТСЯ, КАКИЕ ЕСТЬ НАИБОЛЕЕ ЭФФЕКТИВНЫЕ СПОСОБЫ ДЛЯ НАЛАЖИВАНИЯ ДИАЛОГА МЕЖДУ ЭМИГРАНТАМИ-ПРОФЕССИОНАЛАМИ АРТ-СРЕДЫ И МЕСТНЫМИ АРТ-КОМЬЮНИТИ?
Ольга: На данном этапе наша международная ситуация такова, что понятие «диалог» не всегда уместно. Я считаю, чтобы реализовывать проекты в Эстонии, нужно либо быть международной суперзвездой, желательно не из России, либо говорить на местном языке — это, наверное, единственный способ интеграции. Я не знаю, как обстоят дела в других странах, но в Эстонии ситуация именно такая. Думаю, ты, как эмигрант в Грузии, примерно можешь себе это представить.
ИМЕННО ПОЭТОМУ У МЕНЯ И ВОЗНИК ЭТОТ ВОПРОС. СЕЙЧАС Я ВИЖУ, ЧТО В ТБИЛИСИ СУЩЕСТВУЮТ ДВЕ АРТ-СЦЕНЫ — ЛОКАЛЬНАЯ И ЭМИГРАНТСКАЯ. И ДВЕ ЭТИ ЛИНИИ ПРАКТИЧЕСКИ НИКАК НЕ СОПРИКАСАЮТСЯ. ПОСКОЛЬКУ ПОЛИТИЧЕСКИЙ КОНТЕКСТ ГРУЗИИ И ЭСТОНИИ ОТЧАСТИ СОВПАДАЕТ, МНЕ И СТАЛО ИНТЕРЕСНО СПРОСИТЬ ОБ ЭТОМ ВАС.
Ольга: Это постколониальная травма, которая продолжает поддерживаться, особенно сейчас. Мы — маленькое государство на границе с Россией, и это создает очень сложную, если не невозможную ситуацию для какого-либо диалога.
Александр: Благодаря Ольге я оказался на кураторской экскурсии Тамары Луук по замечательной выставке «Владимир Янкилевский и Валерий Виноградов. Элементарные формы и анатомия чувств» во временном павильоне Ласнамяе Таллиннского дома искусства. Это учреждение ориентировано на российское сообщество, плотно проживающее в районе, где выстроен этот временный павильон, и ведет свою коммуникацию на трех языках — эстонском, английском и русском. Такие институции существуют, и они с уважением относятся также к своему русскоговорящему сообществу. Но это скорее исключение из правил.
Ольга: Я бы хотела быть более оптимистичной, но... На плаву нас держат в основном внутренние силы. Если ты искренне любишь искусство и занимаешься им, делишься своими интересами, своей работой, ты можешь найти свою нишу. Однако, конечно, существуют определенные ограничения, связанные в первую очередь с политикой и географией.
СПАСИБО БОЛЬШОЕ, ЧТО ПОДЕЛИЛИСЬ! В КОНЦЕ Я ХОТЕЛА ПОПРОСИТЬ ВАС ПОДЕЛИТЬСЯ 3-5 МЕСТАМИ, КОТОРЫЕ ОБЯЗАТЕЛЬНО НУЖНО ПОСЕТИТЬ В ЭСТОНИИ.
Ольга: Что-то я еще и сама только узнаю. Например, Александр открыл для меня самоорганизованную резиденцию Massia в деревнее Массиару на границе с Латвией, о которой я раньше даже не слышала.
Журналистам и художникам нашего пресс-тура я показывала бывший музей оккупации, который сейчас называется «Вабаму». Это слово, образованное как бы от «свобода» и «здание» — то есть, здание свободы. Звучит очень органично на эстонском языке. Раньше это был музей оккупации, а теперь музей свободы. Очень интересная институция, основанная на деньги эстонцев, оказавшихся в изгнании после Второй мировой войны. Сейчас они сделали серьезный ребрендинг и пытаются построить новый образ и подход к правильному самоопределению.
Александр: Меня поразил очень скромный по размерам музей эстонской архитектуры, напротив которого я жил. Это крохотный музей, занимающий всего один зал, где представлены основные периоды развития эстонской архитектуры, в том числе работы и спекулятивный дизайн эстонских архитекторов, живущих по всему миру, от деревянного зодчества — до проектов футуристичных небоскребов в лос-анджелесском даунтауне.
По соседству с галереей Ольги находится новый центр современного искусства с интересными выставочными программами KAI. В Eesti Kunstimuuseum сейчас идет выставка, приуроченная к 10–летию со дня рождения Юло Соостера. Про художественный музей KUMU, думаю, и так все знают.
Ольга: Еще есть классный музей дизайна. Мне кажется, он даже интереснее музея архитектуры.
Александр: Любой визит в Таллинн не будет полным без посещения сауны. Это важная часть местной культуры.
Ольга: Да! У нас есть разные подходы к сауне, мы равняемся на наших соседей-финнов. У нас есть культурная сауна, которая называется Logi. Это микро-инициатива в очень странном месте, прямо в центре города. В городе также есть старые сауны советских и царских времен — туда Саша не дошел. Наверное, побоялся!
Александр: Я, мне кажется, испытал околосмертный опыт, купаясь в конце января в Балтийском море после Logi сауны, где, как оказалось, нет душа, этого мне вполне хватило.
Ольга: В Эстонии, кстати, очень распространено купание в проруби. Многие занимаются этим осознанно, считая, что это полезно и помогает преодолевать состояние, которое в финском языке называют kaamos. Кажется, в русском это ощущение тоже интуитивно понятно — когда темно, холодно и нет никакой надежды в определенное время года.
Да, сауну стоит выбирать тщательно — есть несколько вариантов. Можно составить отдельный список с рекомендациями.
ЗВУЧИТ КАК ОПЫТ, КОТОРЫЙ ТОЧНО НУЖНО ПЕРЕЖИТЬ!
