Lev Rubinstein. Independent reality
Lev Rubinstein died on January 14. His most famous collection is called «Big Card Index», the essence of which is closely related to the form — the genre of «poems on cards» has become recognizable in its own right.
Lev Rubinstein wrote poems, essays and articles, worked in a library, and social activity was another way for him to defend humanistic values. He called the heaviness of time «noise» and this expressed the ability to raise one’s head above routine. In «poems on cards», as in everything he wrote, not only the text is important, but also the context – his strategy as a conceptualist was not to run away from reality, but to use it. At that historical time, when few people said anything of their own, Lev Rubinstein included in his poetry snatches of everyday speech, fragments from school literature, and the background of events was an important texture for comprehension.
This article is in Russian. Contact us via email if you would like to comment or request an English translation.
Лев Рубинштейн, Дмитрий Пригов и Владимир Сорокин. Начало 1990-х. Источник: ru.bidspirit.com
Философ Борис Гройс, в 1979 году описывая художественную среду того времени, назвал ее «Московским романтическим концептуализмом» и сформулировал следующее:
«Текст Л.Рубинштейна — это синтаксис и практика романтического, данные в их единстве»
С точки зрения художественного процесса публикация этой статьи была рубежной — именно в ней довольно, кстати, рано были названы ключи к пониманию поэтики московского концептуализма, одним из основателей которой, наряду с Дмитрием Приговым, считается Лев Рубинштейн, а позже к этому направлению начинают относить и Владимира Сорокина.
В текстах Льва Рубинштейна довольно часто формальные речевые конструкции получали новую жизнь. Так, например, «Ма-ма мы-ла ра-му» из советского букваря сначала зарифмовано с новой поэтической формой, а после и вовсе вынесено в заглавие книги с рассказами о детстве, где автор делится воспоминаниями о своей семье. С точки зрения исторической перспективы довольно любопытно, что авангардная практика Льва Рубинштейна была относительно понята и принята в свое время — его работа с элементами обиходной речи как будто была нужна для того, чтобы ввести в транс неподготовленного читателя, обойти сопротивление восприятия всему новому, а затем раскрыться в полноте той самой поэзии, которая берет на себя роль философии.
Помимо сборников стихов у Льва Рубинштейна довольно много публицистики и эссе («Духи времени», «Словарный запас», «Знаки внимания», «Скорее всего», «Причинное время», «Время политики» и другие) — это направление его деятельности объединяется злободневными наблюдениями общественной жизни, а также пристальным вниманием к политической жизни в России.
Мы собрали некоторые тексты из личных блогов, написанные в память о Льве Рубинштейне.
Анна Наринская
«Пока мы тут все размышляли над тем, можно ли совместить гений и злодейство, ЛСР показал, что гений можно совместить с добротой. В современном контексте это куда более прорывно. Разумеется, он совершенно не был мягкотелым, не был, как кто-то уже написал, добреньким для всех, он не занимался душевной уравниловкой. Он просто своим существованием показывал, что людей можно видеть. Я думаю, что мало когда ощущала себя столь увиденной, как во время наших разговоров. И то, что это касается не только меня, делает мое восхищение абсолютным. Разумеется, этот дар как-то смыкается с его поэзией и поэтикой, но я пока не доформулировала — как.
Любовь и благодарность».
Анна Красильщик
«В 11 классе Эдуард Львович звал к нам поэтов в 45 кабинет читать. Я это никогда не забуду. Приходил Пригов и читал "Похоронную азбуку", Кибиров, Гандлевский. Но я не могу вспомнить, приходил ли Лев Семеныч. Думаю, что да, потому что тогда же я купила в "Кентавре" сиреневую книгу с карточками и таскала повсюду с собой. С тех пор говорю цитатами оттуда. А курсе на втором, когда мы не вылезали из дмитриевского Дома, на каком-то концерте ЛС вдруг подошел к нам (мы — это Ирка, Славка точно, а возможно и еще кто-то) и начал шутить и болтать, как будто мы сто лет знакомы. Я не могла как-то в это поверить: почему это он с нами, неизвестными идиотами, разговаривает? Вчера Нюх сказала, что много думает про магическую вездесущность ЛС: как это столько людей его везде встречали — как будто одновременно в разных местах? А я все эти полторы недели думаю, как же так все это казалось нормой, а было же абсолютным счастьем, как же повезло, что нам достался такой удивительный, волшебный мир».
Фото: Natalia Senatorova. Источник: wikipedia.org
Галина Ельшевская
«Все время вертятся в голове тыняновские строки про слом времени, про уход со сцены "людей с прыгающей походкой" — легких людей, на которых наезжает что-то тяжелое. Лева был, конечно, гением времени и места. Ну вот про место — как-то раз после выставки в Булгаковском музее подавали шампанское, Лева меня позвал поискать пойти поискать поблизости место с привычным напитком, и пока мы добрели до какого-то шалмана на Патриках — в общем, недолгий путь, — с ним поздоровались и заговорили три человека (двоих он знал, третьего нет, но на вопрос, как, Лев Семеныч, ваши дела, ответил учтиво и доброжелательно). А насчет времени — тут, наверное, нужно множественное число: он сам был человек без возраста — ну какие там 76? — и олицетворял разные времена: какое-то время было получше, какое-то совсем уже не было хорошим, но было нашим, еще нашим, — где можно было общаться одним выражением лица, быстрой репликой, а если о важном, то между делом. Дверь в это время закрылась окончательно, совсем; как точно написала Маша Шубина — погасили свет».
Николай Эппле
«Его стихи ведь — это сохранение окружающей нас повседневной речи, вырывание ее из суеты, поднимание над ней и сохранение, как сохраняет искусство. Его эссе — он, после стихов, сделал своим средством выражения эссе, — я сначала не понимал, потому что они как бы ни о чем, а они ведь продолжение того же, сохранения речи и интонации, другими средствами. А речь, разговор, общение, интонация — это суть жизни, как горячая кровь — суть живого организма. Древние говорили о душе именно как о начале движения, прежде всяких религиозных смыслов этого слова. Речь по определению живая стихия, она не может умереть.
И Лев Семенович — это душа. Даже его миниатюрность, я не знаю больше таких миниатюрных людей-птичек, как-то была логичной, никакой отвлекающей физической мощи, только душевно-духовная. Он стал воплощением стихии человеческого общения, ее душой, не только в стихах, но и в жизни, без него немыслима тусовочная-дружеская-посиделочная-митигновая Москва».
Катерина Беленкина
«Лев Семенович!
Вся лента плачет. А как не плакать. Наша любимая учительница литературы Людмила Викторовна большую часть времени игнорировала школьную программу. Это был полный кайф. На уроках мы читали Довлатова, детективы Рекса Стаута и карточки Льва Рубинштейна. Карточки ведь, ко всему прочему, идеальный формат для коллективного чтения. Потом было так удивительно познакомиться с поэтом из школьной нешкольной программы. Наверное, главное для меня в личном общении с ним было его жизнелюбие. Идешь в грустной толпе митингующих, холодно и безнадежно, встречаешь Льва Семеновича и сразу тепло и весело. Как же заразительно он любил жизнь, несмотря на все ее дрянные стороны».
Агата Гилман
«В чуть менее нежном возрасте узнала, что Рубинштейн поэт. Для меня это было шоком, поэт ведь должен быть, во-первых, недостижимым инопланетянином, во-вторых, мертвым. Подошла к нему как-то, ужасно смущенная, спросила: а вы, Лев Семенович, правда поэт? Никогда до этого не называла его по имени-отчеству. Он ответил как-то совсем буднично, отмахиваясь от моих придыханий. Так я узнала, что поэты бывают живыми и людьми, и что их можно любить не только как Пушкина».
Демьян Кудрявцев
«Лев Рубинштейн был не просто хорошим человеком, что для большого поэта вещь не обязательная, но не очень редкая — но он был человеком добрым, что практически не встречается среди авторов, потому что, кажется, что противоречит самой природе творчества. И это самый важный хоть до сих пор не усвоенный урок, которым я (мы) обязаны ему, как мне это видится сегодня. Грубо говоря, именно то, что обычно явно или скрыто горит у поэтов, то светилось у Рубинштейна, и этот свет и это (в лучшем смысле слов) полезное, но не сжигающее тепло и были его огромной поэтической и человеческой работой, что неотделимы одна от другой».
Александр Маноцков
«Ни про что "личное" в этой связи слов никаких не получается. Но вот о чем, пожалуй, хочется рассказать, например. В этом стихотворении Лев Рубинштейн "нормативный" метр — трехстопный ямб с чередующимися женскими и мужскими окончаниями строк. Но от этого метра автор все время отходит — и именно на эту специальную нерегулярность ЛС обратил мое внимание, когда попросил написать на этот текст песню.
Это просто "оркестрованное" стихотворение, композитор здесь — сам Лев Рубинштейн, вся собственно композиторская работа уже проделана им на уровне вот этих самых ритмических нерегулярностей. И, как любой великий поэт, ЛС мастер именно работы со временем, именно "формы", которая и есть настоящее "содержание" искусства. Учитель, соавтор, алхимик.
Поет ансамбль "Петр Валентинович". Льву Семенычу очень нравилось».
Камерная опера Александра Маноцкова «52» по тексту Льва Рубинштейна «Всё дальше и дальше», написанная специально для БДТ им. Г.А. Товстоногова.
Послушать аудиоверсию или посмотреть видеозапись.
«Куплеты под занавес», музыка А.Маноцкова на текст Л.Рубинштейна, поет «Петр Валентинович»
