Раз в два года мировое художественное сообщество устремляется в Венецию. Соцсети тут же наводняют (как туристы — итальянский город, как вода — улицы этого города) бесконечные отчеты и обзоры: в какой павильон бежать первым делом, почему художник снял свою работу, что вложил куратор биеннале в основной проект? И конечно, всех интересует, где пить апероль шприц в перерывах между беготней по выставкам.

Этим Венецианская биеннале, конечно, не исчерпывается. Несмотря на постоянные разговоры о смерти «биеннале» как формата, Венецианская биеннале сохраняет статус самой главной. Этот факт во многом определила ее послевоенная история. Именно здесь кураторы и художники показывали и легитимировали то, что мы сегодня называем «современным искусством». Они одновременно смотрели в будущее и фиксировали настоящее: описывали текущие тенденции в художественной среде и выводили на первый план новые таланты.

Устройство биеннале почти не меняется. Для каждой фонд Венецианской биеннале выбирает куратора. Последний формулирует тему и приступает к организации проекта. Во многом он определяет парадигму биеннале и задает необходимую рамку для просмотра не только собственной выставки, но и национальных павильонов. Внутри них – отдельные от основного проекта выставки, которые готовятся командами павильонов. Как правило, кураторами и художниками первого эшелона той или иной страны.

Свой современный вид Венецианская биеннале приняла в 1998 году. Если оставить за скобками все юридические и организационные перестановки, то самым важным оказывается привычное деление проекта на блоки: архитектуру, изобразительные искусства, кино, театр, музыку и танец. Приглашенным куратором годом позже стал Харальд Зееман, один из самых ярких деятелей искусства, определивших художественный ландшафт 1960-70-х годов.
Он, не изменяя своим привычкам, решил переосмыслить сам формат биеннального проекта. Зееман занял не только павильон Италии (который ныне называется Palazzo delle Esposizioni), но и помещение Арсенала. Он вновь устроил выставку по театральным канонам, где каждый художник вторил общей идее. Но в этот раз швейцарский куратор расширил географию: появились новые имена из Китая и стран постсоветского блока (в основном проекте были представлены и российские художники: Сергей Бугаев Африка, Анна Ермолаева, которая в этом году отвечает за Австрийский павильон, Комар и Меламид).

На этом Зееман не остановился. Он стал единственным куратором, которому выдали мандат на проведение двух биеннале подряд. И не простых — таким образом он курировал «последнюю биеннале XX века» и «первую биеннале нового столетия». Тема 49-ой биеннале — «Плато человечества». Как и прежде, Зееман не избегал точных формулировок. Почитайте его каталоги — это чистая поэзия.

Между тем Зееман действительно представил «плато» — громадную выставку, которая отменяла все прошлые кураторские измышления. Он отказался от иерархий, ввел условные тематические разделения внутри выставки, ушел от нарочитого дизайна. «Плато человечества» открыла историю биеннале XXI века, где любой голос, любая тема, любое явление и любые художники оказались в равной позиции.

Зееман, представивший универсальный взгляд на художественный мир, открыл дорогу более камерным и нюансированным подходам. Франческо Бонами, курировавший основной проект биеннале в 2003 году, рассказывал о частных историях и соразмерном зрителю искусстве. Через пару лет Даниэль Бирнбаум увел проект в сторону и рассказал, как художники «создают миры». А Массимилиано Джони уже в начале 2010-х годов рассуждал о тяге человеческого разума к упорядочиванию и систематизации знания. Он же ввел в экспозицию маргинальных и забытых художников XX и XIX веков, размыв временные рамки основного проекта.

Кураторы последних биеннале, кажется, больше других пытались зафиксировать грядущие (или уже происходящие) изменения. Если в 2019 году название основного проекта Ральфа Ругоффа May You Live in Interesting Times казалось грозным предзнаменованием, то «Молоко снов» Чечилии Алемани сместило фокус на женское (и часто остающееся в тени) искусство. Основной проект 60-й Венецианской биеннале, которую курирует Педро Адриано Педроса, вновь смещает акценты. «Чужестранцы повсюду», — заключает бразильский куратор.

Биеннале (без) границ

Чужестранцы действительно повсюду. В Европе и в Азии, в Америке и Африке. В конце концов — в Венеции.

Помимо основного проекта на Венецианской биеннале страны представляют свои собственные. Они не всегда связаны с заглавной темой, но часто перекликаются с ней. Итоги биеннале традиционно подводят вручением «Золотого льва» — главной награды проекта. В этом году его получил павильон Австралии за проект «Родные и близкие» Арчи Мура. Мур — представитель одного из коренных народов южного континента. А его проект — исследование собственной родословной, в которой он перечисляет сотни имен. «Специального упоминания» был также удостоен павильон Республики Косово с проектом «Эхо молчания металла и кожи» Дорунтины Кастрати и двух художников: Самию Халаби (Иерусалим — Нью-Йорк) и Ла Чола Поблете (Аргентина).

Кажется, что в художественном мире не осталось места конкуренции — художники и кураторы, большие институции и маленькие пространства стремятся объединить свои усилия. В этом смысле биеннале периодически критикуют за архаичность: и за национальное разделение (не у всех есть собственные павильоны), и за соревновательный дух. Однако жюри выбирает, скорее, не победителя, а того, кто точнее отражает текущие процессы. Павильон Австралии в этом контексте прекрасный пример: это проект о хрупкости памяти, важности архива и борьбе с забвением. Выбор жюри — пророческое указание зрителям, художникам, кураторам и зрителям на несколько лет вперед: обращайте внимание на нонспектакулярные, личные, трогательные проекты.

Национальные павильоны в принципе могут много рассказать о мире. И тем более о своих собственных странах.

Если в 1934 году по светлым залам немецкого павильона под ручку с Бенито Муссолини ходил Адольф Гитлер, то почти через 50 лет, в 1993 году, зритель мог обнаружить здесь только расколотый мраморный пол. Это одна из самых известных инсталляций Ханса Хааке, которая апеллирует к сложной истории немецкого государства. А в 2017 году в павильон стояли очереди ради перформанса «Фауст» Анны Имхоф, отсылающей зрителя одновременно и к фашистским концлагерям, и к берлинской клубной культуре, и к Гете, и к христианским мотивам.

Сами павильоны часто становятся ареной политического противостояния. В этом году скандал разгорелся сразу вокруг нескольких. Павильон Израиля так и не открыл свои двери для зрителей. Вместо инсталляции Рут Патир (которая, к слову, была закончена к открытию биеннале) они увидели записку художницы и кураторов перед входом: «Художник и кураторы израильского павильона откроют выставку, когда будет достигнуто соглашение о прекращении огня и освобождении заложников». Проект израильской художницы (M)otherland был посвящен давлению, которое общество оказывает на женщин. Конечно, после прошлогодней атаки ХАМАС на Израиль коннотации проекта, мягко говоря, изменились. Патир решила выступить довольно радикально, предъявив к миру компромиссные требования, которые в какой-то степени могли бы удовлетворить обе стороны конфликта.

Это не первый раз, когда израильский павильон оказывается втянут в скандал. В 1982 году итальянские коммунисты взорвали перед ним бомбу — своеобразный ответ на вторжение Израиля в Ливан. В 2015 году пропалестинские активисты заняли израильский павильон. Словом, за ширмой художественных экспериментов скрываются политические и социальные проблемы, которые художники и кураторы выносят на поверхность. Не обошло стороной это и российский павильон.

Свято место пусто не бывает

Российский павильон пустовал, пока его временно не уступили Боливии в 2024 году. В павильоне, спроектированном Алексеем Щусевым, представлены не только боливийские художники, география расширена до латиноамериканского региона в целом. Этот жест может показаться довольно странным, но на деле он логично вписывается в политическую риторику российской власти. Деколонизация с русским акцентом.

До этого года российский павильон пустовал. В 2022 году от участия в биеннале коллективно отказались художники Кирилл Савченков и Александра Сухарева вместе с литовским куратором Раймундасом Малашаускасом.

В истории российского павильона последних лет можно усмотреть злую шутку. В 2019 году он пережил реконструкцию, которая во многом вернула павильон к его изначальному виду. Песчано-бежевый цвет уступил место «щусевскому» зеленому, фасад вновь засиял — ему вернули замурованные окна. А пространство внутри скинуло с себя тяжесть — благодаря солнечному свету, который теперь смог легко бродить по залам. Второе рождение павильона (который переживал множество переделок) — заслуга архитектурного бюро KASA (Kovaleva and Sato Architects), которое основали выпускница московской архитектурной школы МАРШ Александра Ковалева и магистр архитектуры и урбанистики университета Васэда в Токио Кей Сато. В том же году на архитектурной биеннале представили проект Open!, который давал надежды на новое будущее. Молодые художники, упор на цифровое искусство, прошедший реконструкцию щусевский павильон — увы, надеждам не суждено было сбыться.

За павильон России отвечает комиссар, сейчас это Анастасия Карнеева, сооснователь компании Smart Art. На этом посту она сменила Терезу Мавику, которая возглавляла павильон с 2019 по 2021 год, она же в свою очередь заняла место Стеллы Кесаевой. Комиссара российского павильона не выбирают, его назначает минкульт. Комиссар в свою очередь определяет политику павильона: приглашает кураторов и художников, а также занимается его развитием: от реконструкции до вечеринок по случаю открытия.

Проекты российского павильона последних 10-15 лет могли бы стать отличной иллюстрацией глубинных процессов, происходящих в стране. Проект архитектурной биеннале и реконструкция 2019 года — будто бы эхо 2018 года, когда всем на пару месяцев показалось, что Россия может быть открытой и гостеприимной (кто-то еще помнит эту атмосферу мундиаля?). Гриша Брускин в 2017 году разоблачал тоталитарные режимы (и уже в 2022 году встретился с отменой этого же проекта в Третьяковке). А Андрей Монастырский в 2011 представил своеобразную ретроспективу «Коллективных действий», которая погружала зрителя в пространство барака, выдергивая из праздничной атмосферы биеннале.

Уже который год все задают одни и те же вопросы: что ждет павильон России, откроется ли он к следующей биеннале? Эти вопросы кажутся излишними. Куда интереснее фантазировать о проекте, который должен быть представлен в его стенах. Хааке пришлось разворотить пол, чтобы объяснить все перипетии немецкой истории XX века. Как представить историю России за последние несколько лет в садах Джардини – вопрос открытый.