Where the beauty gets created: at the nomad studio of Polina Rukavichkina

ПОЛИНА, Я УЖЕ НЕ ПЕРВЫЙ РАЗ СТАЛКИВАЮСЬ С ТЕМ, ЧТО ФОТОГРАФЫ КАК БУДТО МЕНЬШЕ СКЛОННЫ ИМЕТЬ ОТДЕЛЬНЫЕ МАСТЕРСКИЕ, ИХ РАБОЧЕЕ МЕСТО «КОЧУЕТ». ВОТ И ТЫ РАБОТАЕШЬ ИЗ ДОМА, В ДОРОГЕ И С МЕСТ СЪЕМОК. ДЛЯ ТЕБЯ ВООБЩЕ ВАЖНО ИМЕТЬ ОТДЕЛЬНУЮ МАСТЕРСКУЮ?

Важно, но у меня, в силу разных рабочих и личных обстоятельств, сейчас действительно кочевой образ жизни, я очень часто переезжаю. Но в любых обстоятельствах первое, что я себе устраиваю в каждом новом месте, — это рабочий стол. Получается базовая единица рабочего пространства, где стоит мой компьютер, монитор, коробка с техникой. Еще мне часто приходится работать в дороге, потому что я снимаю и для медиа, а там сроки всегда горят.

Конечно, я мечтаю о том, что у меня когда-нибудь будет дом с большой классной мастерской. Я чувствую, как отсутствие достаточного рабочего пространства влияет на мою практику. Например, я не могу попробовать какие-то объемные вещи: скульптуру, инсталляции, резать фотографии — потому что непонятно, что с ними делать потом, если придется съезжать. А когда имеешь постоянную мастерскую можно экспериментировать и делать мероприятия. В прошлом году я была резиденткой мастерских Музея «Гараж», и мастерская там была для меня важна в том числе как место для встреч и обсуждений. Я бы хотела продолжить делать такие встречи и у себя дома, но пока что стульев на всех не хватает. Еще для моей практики очень пригодилось бы пространство для работы с последовательностью фотографий, чтобы я могла их развесить или разложить на столе, делать макеты книжек и экспозиций.

Я ХОТЕЛА ПОДРОБНЕЕ ПОГОВОРИТЬ С ТОБОЙ ПРО ТВОЮ РАБОТУ ДЛЯ МЕДИА. ДЛЯ ХУДОЖНИКОВ И КУЛЬТУРНЫХ РАБОТНИКОВ ВОПРОС СОЧЕТАНИЯ «РАБОТЫ ДЛЯ ДЕНЕГ» И РАЗВИТИЯ ПРАКТИКИ — ВЕЧНАЯ БОЛЬ. ЗАНЯТИЕ ТОЛЬКО ИСКУССТВОМ НЕ ВСЕГДА ПОЗВОЛЯЕТ КОМФОРТНО ЖИТЬ, А СЛИШКОМ БОЛЬШОЙ ОБЪЕМ «РАБОТЫ ДЛЯ ДЕНЕГ» ОТНИМАЕТ ВРЕМЯ, ЧТО МЕШАЕТ ПРАКТИКЕ РАЗВИВАТЬСЯ. КАК ТЫ СОВМЕЩАЕШЬ ЭТИ ОБЛАСТИ?

Я переехала в Москву из Минска с двумя осознанными целями: учиться фотографии как современному искусству и снимать для хороших медиа. Я никогда не чувствовала, что одним искусством смогу удерживать себя на плаву. Но я не воспринимаю коммерческие съемки обязательно как работу только ради денег. Благодаря им я встречаюсь с интересными героями, оказываюсь в местах и ситуациях, в которые я бы иначе никак не могла попасть, и это бывает очень полезно. Например, мой художественный проект Melting Armour отчасти произошел благодаря рабочей съемке. Я снимала в Сортавала для образовательного проекта «Кружок» и познакомилась со студентами местного колледжа. Эти подростки и стали героями проекта.

Еще коммерческие съемки помогли развить находчивость и быстроту, которые очень полезны в искусстве. В коммерческой съемке ты несешь ответственность перед фоторедактором: ты обязан сделать хорошие фотографии и уложиться в срок и бюджет. Работая в таких условиях, быстро понимаешь, что фактор успеха не в абстрактном вдохновении, а в умении настроить определенное состояние ума и зрения, когда это необходимо.

ДАВАЙ ПОГОВОРИМ ПРО ПРОЕКТ MELTING ARMOUR, КОТОРЫЙ ТЫ УПОМЯНУЛА. ТЫ ПОКАЗЫВАЕШЬ ЕГО СЕЙЧАС В АРТ-ХАБЕ «ТУПИК» В МУЗЕЕ АРТ4. О ЧЕМ ОН?

Он про уязвимость и скрытое насилие. Эти темы меня глубоко интересуют и проявляются так или иначе во всех моих проектах. Для этой серии мне хотелось снимать именно подростков. Мне кажется, быть подростком значит находиться в очень уязвимой позиции: по сути твоей жизнью управляешь не ты сам, а твои родители, но и внешнее давление нарастает, появляется много обязательств. Это может сопровождаться ощущением одиночества и бессилия. Например, по моим наблюдениям, в эмиграции подросткам приходится особенно тяжело — там они не управляют ничем, взрослые растеряны, а ребята зависят от них гораздо сильнее. Мне хотелось дать место этой неуслышанной и неувиденной фигуре.

Для меня важно фиксировать именно частный опыт. Кто-то может сказать, что это недостаточно большая или важная тема, но я так не считаю. Я на всю жизнь запомнила как художник Кирилл Савченков, мой преподаватель в Школе Родченко, на лекции по истории современной фотографии говорил, что достаточно точно описанный личный опыт становится общечеловеческим. И я очень разделяю именно такой взгляд. Мне бы хотелось быть похожей в некоторых важных аспектах на Оксану Васякину, но в фотографии. То, что она делает в литературе, мне супер близко.

Снимая в Сортавала, мне еще хотелось показать, что это за мир, где эти подростки находятся, как этот мир, который выстроили для них взрослые, и к созданию которого они не успели стать причастными, ощущается. Сортавала — город в Карелии, близкий к финской границе, и как многие приграничные города, он очень непростой в смысле наслоений исторических, культурных и политических нарративов. Поэтому в Melting Armour, помимо портретов, много снимков самого Сортавала, интерьеров, разных символических объектов. В этом проекте гораздо больше снимков пространства, чем в моих предыдущих сериях.

ДЛЯ МЕНЯ В ЭТОМ ПРОЕКТЕ УЯЗВИМОСТЬ ПРОЯВЛЯЕТСЯ ЕЩЁ И НА УРОВНЕ ТВОЕГО ВЗАИМОДЕЙСТВИЯ С ПОДРОСТКАМИ КАК ФОТОГРАФА. В ТВОИХ РАБОТАХ ОНИ ВЫГЛЯДЯТ ИСКРЕННЕ, КАК БУДТО МОГУТ БЫТЬ СОБОЙ, ХОТЯ ПО СУТИ ВЫ ДРУГ ДРУГУ СОВСЕМ НЕЗНАКОМЫЕ ЛЮДИ, И ТЫ ИХ СНИМАЕШЬ, ЧТО ОБЫЧНО ПОДРАЗУМЕВАЕТ ПОЗИЦИЮ ВЛАСТИ. КАК ТЫ ЭТОГО ДОБИВАЕШЬСЯ?

Уязвимость здесь должна быть обязательно взаимной. Мне не близка позиция художника как авторитарного творца, для меня важны равенство и обмен, построение именно доверительных взаимоотношений между фотографом и героем. Нужно обязательно показать, что ты тоже боишься, переживаешь, не стремишься скрыть свои эмоции, и тогда настает момент, когда вы с героем друг друга «увидели». В теории фотографии есть понятие contact driven, как раз описывающий этот подход. Насколько я знаю, в российской фотографической практике такой метод работы не так часто встречался до последнего времени, но сейчас я вижу все больше единомышленников среди молодых фотографов.

На меня в свое время очень повлиял опыт американского фотографа Алека Сота. Сейчас он широко известен съемками людей, но когда-то не мог снимать никого, кроме своей невесты, собак и пейзажей, пока не принял эту позицию взаимной уязвимости. С другой стороны, у меня много друзей среди учеников Марины Разбежкиной. Через них я тоже очень прониклась позицией в документалистике, по которой ты как фотограф, или режиссер, или оператор не можешь быть выше своего героя. В момент, когда ты подумал, что ты выше или лучше, исчезает вся эта магия контакта.

А ТЫ ОБЩАЕШЬСЯ СО СВОИМИ ГЕРОЯМИ ПОСЛЕ ОКОНЧАНИЯ ПРОЕКТА?

Обычно нет. Чаще близкие отношения не переходят в долгие, но с некоторыми героями связь остается — общее дело становится таким способом друг друга найти. Например, я продолжаю общаться с героиней своей дипломной работы I Will Rip Your Heart Out Полиной и еще парой ребят. Но я всегда стараюсь оставить своим героям что-то на память, фотографии другого толка, скорее бытовые. В Melting Armour есть портрет девочки в белом платье, снятой через штору. Как оказалось, в день съемки был ее день рождения. Она пришла с мальчиком и он ждал, когда я ее досниму. После нашей съемки она попросила меня сфотографировать их вместе, пока они нарядные. Чаще всего моим героям совсем не важен сам художественный проект, но им бывает очень приятно оставлять у себя какие-то свидетельства о том, какими они были в тот момент, с кем они были вместе, что делали.

КОГДА ТЫ ОПИСЫВАЛА MELTING ARMOUR ТЫ ГОВОРИЛА, ЧТО ТЕБЕ ВАЖНО ПЕРЕДАТЬ ПРОЕКТОМ ОПРЕДЕЛЕННОЕ ОЩУЩЕНИЕ, ПРИСУТСТВИЕ ЧЕГО-ТО «В ВОЗДУХЕ», НО ЭТО ЖЕ ОЧЕНЬ СУБЪЕКТИВНАЯ КАТЕГОРИЯ. ТЫ НЕ БОИШЬСЯ, ЧТО ЗРИТЕЛИ УВИДЯТ В ТВОИХ РАБОТАХ ЧТО-ТО СОВСЕМ ИНОЕ?

Вообще, мне кажется, многие начинают заниматься искусством, потому что это способ передать то, на что не хватает слов. Не просто так существует понятие «визуальный язык» — это какой-то язык, который может транслировать такие вещи, которые словами передать невозможно или очень сложно. Это и для самого автора очень важный момент: ты выносишь сложное для описания переживание во внешний мир, на него кто-то другой отзывается, и тогда ты веришь, что оно реально, другие его тоже видят.

Я еще не попадала в ситуации, когда коммуникация с моими работами приводила бы зрителей совсем в другое место. Бывали интересные находки: они увидели что-то, что я не увидела, но в целом все считывают, что я в свои проекты закладываю. Для меня это магия — я никогда не могу поверить в то, что это действительно происходит. На самом деле произведение заканчивается у зрителя в голове, я придерживаюсь этой концепции. Не всем художникам интересно, что там у зрителя, но мне всегда интересно. Мне близка позиция открытого диалога о моих работах, процесс коллективного размышления, а не авторитарная позиция — вот я художник, и сейчас я вам расскажу, как вы должны понимать мою работу. По этой причине я очень люблю, когда на выставках проводится медиация. Для выставки в АРТ4 мы организовали две медиации с Мариной Романовой, она куратор программ медиаций в Музее «Гараж».

ВЫСТАВКА MELTING ARMOUR В «ТУПИКЕ» — ПЕРВЫЙ ПО-НАСТОЯЩЕМУ ПУБЛИЧНЫЙ ПОКАЗ ТВОИХ РАБОТ. ДО ЭТОГО ТВОИ ПРОЕКТЫ МОЖНО БЫЛО УВИДЕТЬ ТОЛЬКО НА ДИПЛОМНОЙ ВЫСТАВКЕ СТУДЕНТОВ ШКОЛЫ РОДЧЕНКО И В МАСТЕРСКИХ МУЗЕЯ «ГАРАЖ». ТЫ ВОЛНОВАЛАСЬ?

Может прозвучать дерзко, но нет. Это, конечно, моя первая персональная выставка, но меня очень хорошо подготовил к ней мой опыт в мастерских «Гаража». Раньше у меня вообще была фобия показывать свои работы. Когда я поступила в Школу Родченко к Игорю Мухину, мне было всего 18 лет, а туда обычно берут ребят от 23 и старше. Учиться было и интересно, и тяжело, и я очень стрессовала, и не участвовала ни в одной групповой выставке, потому что мне казалось, что мне рано. Даже не хотела защищать диплом, пока не познакомилась с Марго Овчаренко. У нас случился коннект, она стала куратором моего диплома, и я сделала I Will Rip Your Heart Out.

Мастерские Музея «Гараж» дали мне то, что не дала Школа Родченко. В мастерских постоянно происходили экскурсии для важных гостей, кураторов, коллекционеров. Часто нужно было очень быстро подготовиться к встрече с ними, показать свою мастерскую, представить свои проекты, уметь быстро и интересно рассказать про свою работу. Там же я написала свой первый цельный artist statement. Это был такой очень полезный «краш курс».

СРЕДИ ВСЕХ ХУДОЖНИКОВ, КОТОРЫЕ ВЫСТАВЛЯЮТСЯ СЕЙЧАС В «ТУПИКЕ», ТЫ ЕДИНСТВЕННАЯ РАБОТАЕШЬ ИСКЛЮЧИТЕЛЬНО С ФОТОГРАФИЕЙ. У МЕНЯ ЕСТЬ ОЩУЩЕНИЕ, ЧТО ФОТОГРАФИЧЕСКИЕ ПРОЕКТЫ МОЖНО ЧАЩЕ УВИДЕТЬ В МУЗЕЯХ И ГАЛЕРЕЯХ, СПЕЦИАЛИЗИРУЮЩИХСЯ ИМЕННО НА ФОТОГРАФИИ, ЧЕМ В ТАКИХ ИНСТИТУЦИЯХ, КАК МУЗЕЙ АРТ4. КАК БУДТО СУЩЕСТВУЕТ НЕГЛАСНОЕ ВЫДЕЛЕНИЕ ЭТОГО МЕДИУМА В ОТДЕЛЬНУЮ СФЕРУ. КАК ЭТО ОЩУЩАЕТСЯ ДЛЯ ТЕБЯ, КАК ДЛЯ МОЛОДОЙ ХУДОЖНИЦЫ?

Сначала я очень чувствовала это разделение, грустила, потому что мне казалось, что в современном искусстве фотография мало кому интересна. А потом я поняла, что пока я так думаю, все вокруг меня так и выстраивается. Я, конечно, подумала, что это мысль в духе аффирмаций и «марафонов желаний», но все равно решила поставить под сомнение эту аксиому про фотографию как что-то отдельное. И мне кажется, у меня получается. Я вижу интерес со стороны галерей и кураторов, возможности появляются, вопреки пессимистичным прогнозам друзей из фотографического комьюнити. А вот если есть в голове установка, что ты от всех очень сильно отличаешься и никто тебя не понимает, то будешь и себя маргинализировать, и медиум свой.

В тех же мастерских «Гаража» у меня был большой опыт показа своих фотографий людям, которые профессионально ей не занимаются. Многие, когда комментировали, оговаривались, что ничего не понимают в фотографии. Но я не считаю, что для того, чтобы видеть и чувствовать работу, нужно специально изучать ее медиум.

КАКИЕ У ТЕБЯ ПЛАНЫ НА БУДУЩЕЕ? ТЫ РАБОТАЕШЬ СЕЙЧАС НАД КАКИМИ-НИБУДЬ НОВЫМИ ПРОЕКТАМИ?

Я готовлю выставку фотографической серии, которую снимала еще до Melting Armour, но никак не могла доработать. Проект будет называться Family Portrait или Let Me Speak To Your Loneliness, может придет и другое название — я еще не решила. Это история про одну близкую мне семью.

Еще я решила поработать с перформансом. Сейчас камера служит своего рода преградой, защитой в моем контакте с людьми и я хочу попробовать убрать ее, установить прямой непосредственный контакт. Может быть, это пошло и недостаточно «нишево», но я очень люблю Марину Абрамович. Еще подростком я узнала про нее и про Пину Бауш, на меня они очень сильно повлияли. Мне кажется, проекты Абрамович очень точно отражают важное для меня ощущение взаимной уязвимости. Например, в ее перформансе «Ритм 0», зритель мог взять любой предмет со стола, от розы до скальпеля, и использовать его на теле художницы. И эта работа полностью про зрителя, а не про художницу. Меня восхищает степень изящества, с которой такой минимальный жест может привести к такому глубокому прострелу слоев, по-моему это и есть настоящая гениальность. Возможно, я никогда не буду настолько точна, но мне бы очень этого хотелось.