Who invented this and how it works: the team of GULAG History Museum

Роман Романов

директор музея

С ЧЕГО НАЧАЛАСЬ ВАША РАБОТА В МУЗЕЕ ИСТОРИИ ГУЛАГА?

Я руководил компанией «Современные музейные технологии» и работал в Оптическом театре, а в 2008 году познакомился с Антоном Владимировичем Антоновым-Овсеенко, директором небольшого Музея ГУЛАГа на Петровке. Это знакомство очень повлияло на меня, я стал обращать внимание на то, как люди из моего окружения относятся к теме советских массовых репрессий. И, к своему сожалению, осознал, что многие вообще не понимают, о чем речь. Я стал погружаться в эту тему и захотел рассказывать о ней другим, поэтому ушел из коммерческой сферы и устроился в Музей истории ГУЛАГа на должность заместителя директора.

ИЗ ЧЕГО СОСТОИТ ВАШ ОБЫЧНЫЙ РАБОЧИЙ ДЕНЬ?

День начинается с проверки почты и мессенджеров, ознакомления и подписания документов, потом отвечаю на запросы коллег и обязательно обращаюсь к крупным приоритетным проектам, выписанным на доске перед глазами: думаю, что нужно сделать сегодня, чтобы продвинуться к достижению целей.

КАК ВЫ ДУМАЕТЕ, ЧЕМ ВАЖЕН МУЗЕЙ ИСТОРИИ ГУЛАГА ДЛЯ НАШЕЙ СТРАНЫ?

Музей посвящен теме, которая долгое время вытеснялась из массового сознания. Однако нельзя просто взять и сделать вид, что этих событий не было, ведь все мы получили травму. Мы можем уверять себя, что все в порядке, но без опоры на прошлое не получится построить благополучное будущее. Наш музей — перевод вытесненных травм на уровень сознания всей страны. Если понять и принять, что произошло, то мы сможем мыслить и полноценно жить. Травма станет частью нашей истории и даже нашей силой, потому что осознанная травма — это опыт.

ОДНА ИЗ ЦЕЛЕЙ МУЗЕЯ СОГЛАСНО ЕГО МИССИИ — ПОБУЖДАТЬ К РАЗМЫШЛЕНИЮ О ЦЕННОСТИ ЧЕЛОВЕЧЕСКОЙ ЖИЗНИ. КАКИМ ОБРАЗОМ МУЗЕЙ СЛЕДУЕТ ЭТОЙ МИССИИ И ПОЛУЧАЕТСЯ ЛИ У ИНСТИТУЦИИ ДО СИХ ПОР, ПО ВАШЕМУ МНЕНИЮ, ПРОДОЛЖАТЬ ПРИДЕРЖИВАТЬСЯ ЭТОЙ ИДЕИ?

Да, конечно, в центре нашей работы по-прежнему стоит человек. 20 миллионов человек, прошедших через колонии, тюрьмы и лагеря, — это немыслимая цифра. Но ведь и одна сломанная жизнь — это трагедия. Поэтому наша постоянная экспозиция называется «ГУЛАГ в судьбах людей и истории страны». Мы не только показываем официальные документы, статистику и хронику, но и даем слово людям, пострадавшим от массовых репрессий.

Мы также записываем видеоинтервью свидетелей эпохи и поддерживаем ныне живущих репрессированных, многие из которых сейчас уже совсем одинокие пожилые люди. Для этого у нас есть Социально-волонтерский центр, волонтеры которого помогают подопечным по дому, сопровождают в медицинские учреждения, организуют досуг и много чего еще.

КАК ВЫ ДУМАЕТЕ, МОГУТ ЛИ ИСТОРИЧЕСКИЕ МУЗЕИ, ВНЕ ЗАВИСИМОСТИ ОТ СТРАНЫ, БЫТЬ НЕЗАВИСИМЫ ОТ КОНТЕКСТА СВОЕЙ СТРАНЫ? ХОРОШО ЭТО ИЛИ ПЛОХО?

Думаю, что несмотря на то, что такие музеи, как наш, посвящены конкретным историческим периодам, они все же не могут быть абсолютно независимы. Независимость — это иллюзия. Мы все время от чего-то зависим. Сложно сказать, хорошо это или плохо — такова данность.

ТЕМА, С КОТОРОЙ ВЫ РАБОТАЕТЕ, ДОВОЛЬНО ТЯЖЕЛАЯ. КАКОВО БЫТЬ С НЕЙ КАЖДЫЙ ДЕНЬ И КАКИМ ОБРАЗОМ ВЫ СПРАВЛЯЕТЕСЬ С ЭМОЦИОНАЛЬНЫМ ВЫГОРАНИЕМ И НЕ УНЫВАЕТЕ?

Не унывать помогает мое первое образование (клиническая психология) и ярко-желтый пол в коридоре офисного этажа. Шучу. Хотя бытие и правда иногда определяет сознание. Но самое главное, что помогает в работе — добрые, жизнерадостные, удивительные, вдохновляющие коллеги, отзывы посетителей, слова подопечных нашего социально-волонтерского центра и понимание, что эта работа необходима нашей стране.

Константин Андреев

руководитель Образовательного центра

С ЧЕГО НАЧАЛАСЬ ВАША РАБОТА В МУЗЕЕ ИСТОРИИ ГУЛАГА?

Когда мне поступило предложение присоединиться к команде Музея, я работал во Дворце пионеров, занимался подростковыми программами. Организовывал краеведческие экспедиции, вместе со школьниками искали артефакты, изучали историю страны.

В одной поездке в Республику Коми я познакомился с директором Музея. Общаясь в неформальной обстановке, поняли, что разделяем общие ценности. Начали думать, как можем посотрудничать. И все закрутилось… Музей тогда переезжал в новое здание на Самотеке, и создавалась новая структура, в которую я и влился.

Предложение работать в Музее я принял как вызов. Тема ГУЛАГа для меня пусть и была знакомой, но то, как ее преподносить для тех же школьников, я в полном объеме не понимал. Знал только то, что в любой сложной теме надо быть искренним, как со взрослыми, так и с детьми. Надо опираться на опыт науки и общечеловеческих ценностей. С этим и пришел в музей.

ИЗ ЧЕГО СОСТОИТ ВАШ ОБЫЧНЫЙ РАБОЧИЙ ДЕНЬ?

Пафосно может прозвучать, что каждый день в Музее истории ГУЛАГа необычен. Но это именно так. Рутины, конечно же, хватает, но она уходит на второй план за творческие, неординарные задачи.

То, что повторяется — это ответы на письма. Часто пишут учителя, которые хотят провести что-то в своей школе. Пару недель назад в одной из школ учителя с ребятами сделали небольшую выставку, где в качестве ключевой инсталляции был экран с видеоинтервью проекта «Мой ГУЛАГ», записанными нашим музеем. Пишут с запросами провести тематическую экскурсию. Недавно поступила просьба от театрального кружка провести экскурсию с рассказом о режиссере Наталии Сац, прошедшей лагеря. Часто пишут студенты, которые хотят пройти у нас практику. Кстати, эта работа для меня сейчас одно из ключевых направлений. За год в музее проходят практику около 200 студентов из разных вузов.

Так что утром — письма, написание текстов, создание презентаций, методических материалов. Днем иногда провожу экскурсии, выступаю с лекциями, встречаюсь с партнерами по организации культурных событий. Вечером провожу мастер-классы. При помощи прикладных техник посетители работают с текстами лагерной прозы, воспоминаниями, документами, материалами музея.

ПОЧЕМУ, ПО ВАШЕМУ МНЕНИЮ, ШКОЛЬНИКАМ ВАЖНО РАССКАЗЫВАТЬ ОБ ИСТОРИИ РЕПРЕССИЙ В СССР?

Подростки интересуются темами выбора, свободы, ответственности, справедливости, насилия и ненасилия, преступления и наказания, памяти и беспамятства, преодоления и конформизма… Я очень верю в то, что в пространстве Музея что-то из этого удается проработать. Мы часто говорим посетителям, что он создан не для того, чтобы из него уйти с ощущением, что все было плохо. Музей для того, чтобы из него уходили с вопросами, которые бы заставляли думать, рефлексировать, рассуждать.

Нельзя заставить человека воспринимать то, что никак в нем не отзывается. Поэтому в работе экскурсоводов, музейных педагогов важно умение видеть в каждой группе запрос, актуальный для них. Иногда, прорабатывая тему насилия в условиях несвободы, мы противостоим буллингу и заставляем задуматься о ценности человеческой жизни; показывая примеры совершенного выбора в прошлом, даем пищу для размышления о выборах, которые стоят перед нами сегодня.

Кроме педагогических задач, которые может попытаться решить работа с темой репрессий, важным остается стремление к справедливости, на мой взгляд. Сегодня наши соотечественники очень мало знают о том времени. В годы существования ГУЛАГа жертвами массовых репрессий стали миллионы людей. Мне кажется, что общество должно об этом знать и помнить. Это будет справедливо по отношению к расстрелянным, умершим в лагерях, сгинувшим в самых разных уголках нашей страны.

РАССКАЖИТЕ ОБ ОДНОМ САМОМ НЕОЖИДАННОМ КОММЕНТАРИИ ИЛИ ОТЗЫВЕ ПОСЛЕ ЭКСКУРСИИ.

Самое поразительное для меня, когда с виду закрытые, непроницаемые гости музея, пишут в книге отзывов совершенно трогательные и искренние впечатления. Удивляешься, когда на экскурсию приходит брутальные парни в спортивках, а в конце экскурсии у них появляются слезы на глазах. И это не из-за жалостливой истории. Это из-за того, что они нашли в своей жизни что-то, что пересекается с рассказом и резонирует.

Как-то спустя два дня после экскурсии позвонила классная руководительница 9 кадетского класса. Сказала, что впервые за два года о чем-то серьезном с подростками поговорила. А катализатором общения стала ситуация, развернувшаяся на экскурсии. Рассказывая о высланных по принципу коллективной ответственности народов, я пытался сказать кадетам, что недопустимо коллективно наказывать людей. И один из мальчишек повернулся в этот момент к учительнице и спросил: «А помните, как вы нас всех наказали за Терехова?». В тот момент учительница была растрогана просмотром видео-воспоминаний репрессированных детей и, вытирая потекшую тушь, очень деликатно начала просить прощение у ребят. А так как это было искренне — кадеты тоже стали плакать. Не знаю, вышли ли они из музея другими людьми, но то, что они почувствовали себя людьми и пережили сильные, искренние, человеческие эмоции — это совершенно точно.

ЧТО САМОЕ СЛОЖНОЕ И ЧТО САМОЕ КЛАССНОЕ В ВАШЕЙ РАБОТЕ?

Интересно, что это вопрос в себе содержит слово, обозначающее тему нашего музея. Слово «сложное» имеет несколько значений: «состоящее из нескольких частей» и «трудный для понимания». Обычно говорят, что тема репрессий — «сложная тема истории». Мне кажется, самое сложное в моей работе и в работе моих коллег то, что она состоит из огромного числа часто противоречащих другу другу элементов. И работа заключается в том, чтобы, руководствуясь научными и гуманитарными принципами, не умаляя темы, объяснить и рассказать так, чтобы у подростков и взрослых возникало желание ответить на вопрос: «Может и меня это как-то коснулось?». Делать это и правда нелегко, а иногда и вовсе тяжело.

А самое классное в работе в нашем Музее — видеть, как твои дела, поступки, слова приводят к изменениям. Когда участвующий в практике студент изъявляет желание работать экскурсоводом; побывавший на экскурсии школьник делает исследовательский проект о прошедшем через лагеря человеке; пришедший на мастер-класс по семейной истории начинает изучать историю своих прадедушек.

Но самое главное — делать все это вместе с удивительными коллегами. И пусть у нас, как и в любом коллективе, страсти кипят по полной, мы с большим трепетом и любовью относимся к друг другу. Это придает сил и делает наше общение более осознанным и доверительным.

ТЕМА, С КОТОРОЙ ВЫ РАБОТАЕТЕ, ДОВОЛЬНО ТЯЖЕЛАЯ. КАКОВО БЫТЬ С НЕЙ КАЖДЫЙ ДЕНЬ И КАКИМ ОБРАЗОМ ВЫ СПРАВЛЯЕТЕСЬ С ЭМОЦИОНАЛЬНЫМ ВЫГОРАНИЕМ И НЕ УНЫВАЕТЕ?

Однажды этот вопрос задали школьницы, которые приехали из Магаданской области. Они вместе со своей учительницей изучают наследие ГУЛАГа, судьбы прошедших через лагеря Колымы. Мы сначала долго ходили с ними по экспозиции, переживали вместе, молчали, обсуждали, шмыгали носами. А потом они спросили ровно про это. Как можно работать с этой темой каждый день? Тогда я сходу, не задумываясь, ответил. Теперь всегда так отвечаю. Мы просто знаем, для чего это делаем, для чего работаем. А когда это осознаешь — даже тяжелая эмоциональная работа приносит радость.

Александр Фарукшин

руководитель IT-отдела

С ЧЕГО НАЧАЛАСЬ ВАША РАБОТА В МУЗЕЕ ИСТОРИИ ГУЛАГА?

Я учился на последних курсах университета, когда знакомый знакомого предложил заменить его в небольшом Музее. Для меня это была обычная небольшая подработка, совместно с другими. Но чем дольше я оставался в Музее, чем ближе знакомился с коллективом, тем меньше мне хотелось совмещать с чем-то другим эту работу, и с каждым днем задачи становились все интереснее, а команда все больше похожа на семью.

ИЗ ЧЕГО СОСТОИТ ВАШ ОБЫЧНЫЙ РАБОЧИЙ ДЕНЬ?

Обычный день начинается с просмотра почты, мессенджеров, календаря на наличие новых задач и запросов. После этого я планирую расписание дел на день. Обычно есть какие-то рутинные дела: помощь и консультация коллегам, обновление программного обеспечения, подбор различного оборудования, проверка журналов работы оборудования и прочее.

И есть небольшие или большие проектные задачи, которые занимают от нескольких дней до нескольких месяцев: разработать бота в мессенджере, придумать реализацию мультимедиа для выставки (мы небольшой, но очень прогрессивный Музей), запустить новый сайт или базу данных, собрать какой-нибудь интерактивный модуль и так далее.

МУЗЕЙ ИСТОРИИ ГУЛАГА ОЧЕНЬ ТЕХНОЛОГИЧНЫЙ. КАКОЙ ПРОЕКТ БЫЛ ЛИЧНО ДЛЯ ВАС САМЫМ ИНТЕРЕСНЫМ ИЛИ СЛОЖНЫМ?

Безусловно, постоянная экспозиция музея. Для нее мы придумали много уникальных решений, сплоченно работали большой командой и очень сильно выросли в профессиональном плане. Мы разработали свою собственную систему управления и контроля мультимедиа оборудованием. Вся экспозиция автоматически включается и выключается, если что-то не работает — система пробует перезагрузить модуль и отправляет уведомления. Разработали свои собственные ручные наушники и напечатали их на 3D принтере, разработали инструментарий для построения интерактивных инсталляций на базе Arduino, Raspberry, различных кнопок и датчиков, и Python. Создали свой мультимедиа плеер, на базе VLC, с управлением по сети, выбором устройств воспроизведения и обратной связью с системой управления.

Но и небольшие проекты не менее интересны, каждый становиться небольшим вызовом, расширяет профессиональные границы. Из последнего, у нас есть проект «Мой ГУЛАГ», для которого мы записываем множество видеоинтервью. И мы создали в помощь проекту бота, который расшифровывает аудио в текст, проставляет таймкоды и присылает файл с текстом. Трехчасовое интервью превращается в текст за 15 минут. Конечно, сейчас так умеют делать многие сервисы, тот же Youtube, но качество текста у нас пока получается лучше.

КАК ВЫ СЧИТАЕТЕ, ЗАЧЕМ СОВРЕМЕННЫМ МУЗЕЯМ СТАНОВИТЬСЯ ТЕХНОЛОГИЧНЫМИ? ЧТО ЭТО ДАЕТ ЗРИТЕЛЯМ?

Важно идти в ногу со временем, особенно во внутренних процессах. Использование баз данных, планировщиков задач, нейросетей, систем управления цифровыми материалам, CRM систем, других различных программ и технологий позволяет музею продуктивнее, легче и быстрее вести работу, проще делиться результатами и знаниями с коллегами и посетителями, совершать исследовательскую работу. Также это помогает выстраивать межмузейное коммьюнити.

Для посетителей технологии должны быть максимально органично и незаметно вписаны в экспозицию. Технология не самоцель, а средство более полно, насыщенно предоставить информацию о теме. Чем более незаметны они будут, тем более «магический» эффект окажут на посетителя, тем более глубокие впечатления оставят в его памяти и тем лучше человек запомнит информацию, которую мы хотели донести до него. Ну и, конечно, благодаря технологиям можно уместить в ограниченном пространстве много слоев информации и смыслов.

ЧТО САМОЕ СЛОЖНОЕ И ЧТО САМОЕ КЛАССНОЕ В ВАШЕЙ РАБОТЕ?

Мне нравится, что у нас нет одинаковых проектов, и постоянно приходится узнавать и изучать что-то новое, обсуждать с коллегами варианты решений, придумывать новые выставки, модули, использовать современные технологии и сочетать их с разными историческими предметами. А сложное — это прерывать творческие порывы и возвращаться к отчетам, закупкам, оформлению документов, рутинным процессам.

Ирина Чижова

администратор музея

С ЧЕГО НАЧАЛАСЬ ВАША РАБОТА В МУЗЕЕ ИСТОРИИ ГУЛАГА?

Это очень интересная история. Надо сразу сказать, что у меня нет исторического образования, и я человек вообще очень далекий от музейного дела, а в музей пришла из сферы театра. Моя подруга как-то предложила сделать музыкальный концерт для подопечных Социально-волонтерского центра Музея истории ГУЛАГа. О таком музее и его подопечных я ничего не знала, но мне стало интересно, и я согласилась на авантюру. Так произошло мое первое знакомство с экспозицией и командой. Помню, что на тот момент я совсем мало знала про тему музея, что-то минимальное из школьной программы, где мы очень быстро и мельком проходили тему ГУЛАГа. Мы собрали тогда небольшой концерт с песнями из советских фильмов, все были довольны и счастливы, но на тот момент, кажется, я все равно не до конца понимала, с чем имею дело. Ну, то есть какая-то творческая история, пели и играли, получили своего зрителя, но что-то большее — нет.

Потом мы сели в кафе Музея вместе с подопечными пить чай. Я оказалась за одним столиком с прелестной бабушкой, с которой завела разговор. Я рассказывала ей про то, что не могу поступить в театральный ВУЗ, что я так хочу и вот все не выходит. А потом она начала рассказывать о своем детстве, о своих расстрелянных родителях, после всего она повернулась ко мне, посмотрела в глаза и сказала : «Ирочка, у тебя все получится». Тот взгляд меня просто пробрал, я обняла ее и вот наверно только тогда я соприкоснулась с темой Музея. Через какое-то время я вдруг увидела вакансию администратора в Музее, пришла и поняла, что это, видимо, какая-то судьбоносная вещь.

ИЗ ЧЕГО СОСТОИТ ВАШ ОБЫЧНЫЙ РАБОЧИЙ ДЕНЬ?

Основное в моей работе — общение с людьми. Собственно так и начинается мой день — с улыбки. Встречаю посетителей, помогаю им в навигации и рассказываю обо всем, что они могут увидеть и посетить.

КАКОЙ САМЫЙ НЕОБЫЧНЫЙ ОТЗЫВ ИЛИ ВОПРОС БЫЛ ОТ ПОСЕТИТЕЛЕЙ МУЗЕЯ?

Каждый день посетители благодарят меня за наш Музей. Я всегда смеюсь от этого, потому что я действительно последний человек, которого они видят перед тем, как покинуть здание, и все комплименты и отзывы говорят лично мне. Но вообще, посетители часто ожидают, что в Музее с такой темой их встретит человек в черном с тяжелым взглядом, который очень осмысленно и трагично посвятит их в то, как купить билет и стоит ли заказать экскурсию, ожидают, что репрессии начнутся с первого шага в Музей. И многие просто в шоке от того, что на входе их встречаю такая вот я, в странном шарфике и с улыбкой. Недавно один посетитель при входе сказал: «А чего это вы такая веселая?». Это было забавно.

КАК ВЫ СЧИТАЕТЕ, ПОЧЕМУ ЗРИТЕЛЯМ СТОИТ ПОСЕЩАТЬ ВАШ МУЗЕЙ?

Ну, во-первых, Музей истории ГУЛАГа — это не страшно и ужасно, это очень важно и интересно. Кроме того, это стильное и современное место с крутой командой, где можно и экспозицию посмотреть, и книги почитать, и в архиве найти информацию о репрессированных родственниках, и лекции послушать, и спектакли посмотреть, и, что немаловажно, выпить вкусный кофе и поработать.

ЧТО САМОЕ СЛОЖНОЕ И ЧТО САМОЕ КЛАССНОЕ В ВАШЕЙ РАБОТЕ?

Так как я человек театра, мне очень интересно наблюдать за людьми. Приходят очень разные люди, каждый имеет свое мнение и свои мысли после просмотра экспозиции. Кто-то вдруг начинает рассказывать историю своего репрессированного родственника, а кто-то — как он сегодня встал не с той ноги, но потом вдруг попал в наш Музей и блуждал там на протяжении пяти часов. У кого-то возникают самые неожиданные мысли и ассоциации. Мне интересно общаться с людьми и это, наверное, самое классное в моей работе. Сложное — не знаю. Наверное, то, что помимо позитивно настроенных людей, есть и те, кто приходит и хочет тебя зацепить и увести в негатив. Но я уже достаточно давно работаю, поэтому и это уже не очень страшно.

ТЕМА, С КОТОРОЙ ВЫ РАБОТАЕТЕ, ДОВОЛЬНО ТЯЖЕЛАЯ. КАКОВО БЫТЬ С НЕЙ КАЖДЫЙ ДЕНЬ И КАКИМ ОБРАЗОМ ВЫ СПРАВЛЯЕТЕСЬ С ЭМОЦИОНАЛЬНЫМ ВЫГОРАНИЕМ И НЕ УНЫВАЕТЕ?

Все, что связано с массовыми советскими репрессиями, очень не просто эмоционально воспринимать, но лично для меня, Музей — это пространство любви, а не страха и депрессии. Место, где хранится память об этих людях, их судьбах, где печатаются их ранее неопубликованные рукописи. Когда смотришь видеоинтервью проекта «Мой ГУЛАГ» и те жуткие вещи, с которыми сталкивались люди в то время, ты как-то иначе начинаешь относиться к своим мелким жизненным проблемам, это вызывает скорее волю к жизни, нежели тяжесть.

Светлана Пухова

руководитель издательской программы

С ЧЕГО НАЧАЛАСЬ ВАША РАБОТА В МУЗЕЕ ИСТОРИИ ГУЛАГА?

С Музеем меня 10 лет назад познакомил дизайнер Игорь Гурович, в тот момент я как раз заканчивала свою работу фоторедактором в книжном проекте «Намедни» над томом, посвященным 1930-м годам(это очень символично и не случайно, как мне кажется).

Моя работа в музее началась в 2017 году с маленькой, размером с ладонь книжечки — дневника заключенной Карлага Ольги Михайловны Раницкой. Сейчас эта книга нашей издательской программы «Метео-чертик. Труды и дни» пережила уже три переиздания, и очень любима читателями.
Автор «Новой газеты» Зоя Ерошок три года занималась журналистским расследованием, чтобы найти автора этого лагерного дневника. Автора установить удалось, но все фотографии Ольги Михайловны были уничтожены во время следствия. Если вдруг у кого-то из ваших читателей есть сведения об О.М. Раницкой, напишите мне, пожалуйста: puhova@gmig.ru. Благодарность будет безграничной.

Еще мне навсегда запомнились слова Зои Ерошок: «Один человек — это очень много, особенно человек, обреченный репрессивной системой на забвение и бесследие». Это стало негласным девизом нашей издательской программы: «Один человек — это очень много», и мы ему следуем уже шесть лет.

ИЗ ЧЕГО СОСТОИТ ВАШ ОБЫЧНЫЙ РАБОЧИЙ ДЕНЬ?

Я как диспетчер за монитором компьютера: отправляю правку корректору, потом автору или научному редактору, потом дизайнеру, потом опять корректору, но уже на сверку — и так много раз по кругу.

КАКИЕ ТРИ КНИГИ ВАШЕЙ ИЗДАТЕЛЬСКОЙ ПРОГРАММЫ НУЖНО ПРОЧИТАТЬ ВСЕМ, ПО ВАШЕМУ МНЕНИЮ, И ПОЧЕМУ?

Это очень непростой выбор. Но я попробую. В этом году мы издали Собрание сочинений Георгия Демидова — это самый большой и сложный наш книжный проект, который начался с легкой руки нашего директора и успешно завершился в этом году, вышел финальный шестой том «Переписка с Варламом Шаламовым. Письма к жене и дочери».

Над этим книжным проектом трудился весь Музей. Два года Центр документации работал над рассекречиванием и получением материалов следственных дел Георгия Демидова. Все материалы следственных дел представлены в каждом томе и прокомментированы нашим научным редактором Татьяной Полянской. Коллеги из Студии визуальной антропологии записали интервью с дочерью Демидова, Валентиной Георгиевной, в Филадельфии. Заведующий научной библиотекой Алексей Миронов собрал полную библиографию публикаций Георгия Георгиевича. Мы восстановили и полную биографию Демидова. Пригласили лучших литературоведов для рецензирования произведений нашего любимого автора. Оформил шеститомник Игорь Гурович, на каждой обложке — его авторские коллажи из музейных предметов, привезенных сотрудниками музея из научных экспедиций в места бывших лагерей на Колыме.

КАК ВЫ СЧИТАЕТЕ, ПОЧЕМУ ЗРИТЕЛЯМ СТОИТ ПОСЕЩАТЬ ВАШ МУЗЕЙ?

В нашей издательской программе совсем недавно вышла книга доктора исторических наук и заместителя директора Музея по научной работе Галины Михайловны Ивановой «История ГУЛАГа. 1918–1958». Часть книг Галина Михайловна подписала будущим читателям: «Дорогой читатель! Эта книга — призыв к памяти, но чтобы помнить, надо знать!». Мне кажется, это лучший ответ на этот вопрос, почему нужно посещать наш Музей.

ЧТО САМОЕ СЛОЖНОЕ И ЧТО САМОЕ КЛАССНОЕ В ВАШЕЙ РАБОТЕ?

Самое классное и интересное в моей работе — это процесс постоянной интеграции издательской программы, встраивание ее в музейную деятельность. Музей истории ГУЛАГа — обладатель одной из самых амбициозных и деятельных команд, и мне поначалу было непросто встраиваться в стремительный и насыщенный график новых коллег. Научная, выставочная, фондовая, архивная работа, экскурсионная, образовательная, работа с подопечными и волонтерами — список огромен, и ритм по нарастающей. Но со временем удалось со всеми подружиться, и теперь почти у каждого отдела есть любимая и его музейная книга.

ТЕМА, С КОТОРОЙ ВЫ РАБОТАЕТЕ, ДОВОЛЬНО ТЯЖЕЛАЯ. КАКОВО БЫТЬ С НЕЙ КАЖДЫЙ ДЕНЬ И КАКИМ ОБРАЗОМ ВЫ СПРАВЛЯЕТЕСЬ С ЭМОЦИОНАЛЬНЫМ ВЫГОРАНИЕМ И НЕ УНЫВАЕТЕ?

Это, пожалуй, самый расхожий стереотип, с которым часто сталкиваешься: работа в музее, деятельность которого связана с одним из самых трагических периодов в истории нашей страны, должна забирать много сил. Но на самом деле эта работа, напротив, дает много сил, и все, кто нам оставил свои воспоминания о пережитом, надеялись на то, что смогут помочь и подставят свое плечо.
У церкви есть свои святые, и у Музея истории ГУЛАГа есть свой сонм праведников, иногда есть зоны пересечения. Но не нужно идти по пути обесценивания собственных проблем упадка сил, депрессии, выгорания, думать, что твои ничтожные проблемы по сравнению с проблемами лагерников ничего не стоят. Это тупиковый путь.

Меня восхищают примеры отношения к жизни, к своему делу авторов и героев наших книг. Александр Евневич (заведующий биохимической лабораторией Всесоюзного института каучука и гуттаперчи) в лагере на Соловках занимался разработкой изобретений, отправлял запросы на их патентование с Попова острова. Георгий Демидов в лагере на Колыме собирал из подручных средств рентгеновский аппарат.

Олеся Хороших

руководитель проекта по записи видеоинтервью с людьми, прошедшими через репрессии и ГУЛАГ «Мой ГУЛАГ»

С ЧЕГО НАЧАЛАСЬ ВАША РАБОТА В МУЗЕЕ ИСТОРИИ ГУЛАГА?

В музей меня пригласил мой одногруппник по Школе документального кино Марины Разбежкиной и Михаила Угарова. Он вместе с супругой работал в проекте «Мой ГУЛАГ» в качестве оператора и режиссера. В проекте я попробовала, кажется, все роли: была техническим администратором, монтажером, оператором и режиссером. В марте 2022 года я стала руководителем проекта. Сейчас вспоминаю это время, как одно из самых тяжелых в своей жизни. Ушла большая часть команды, и, в общем, решалась судьба дальнейшего существования проекта. Тогда я взяла на себя ответственность сохранить и продолжить наши съемки. Череда событий на Земле бесконечна, в то время, как жизнь человека конечна. Если не записать воспоминания свидетелей репрессий сейчас, значит не записать их никогда. Не скрою, что в то время, когда все вокруг рушилось, именно проект дал мне устойчивость и чувство смысла.

ИЗ ЧЕГО СОСТОИТ ВАШ ОБЫЧНЫЙ РАБОЧИЙ ДЕНЬ?

Я продолжаю активно записывать свидетелей репрессий в Москве, а также ездить в экспедиции по стране и проводить съемки. Если же я нахожусь в Музее, то, чаще всего, это работа с нашими внештатными режиссерами и монтажом фильмов. Каждый четверг на YouTube-канале музея выходит интервью проекта. Я определяю порядок публикации той или иной истории. Это можно назвать художественным руководством проекта и творческой составляющей моей работы. Вторая составляющая — требует решения бюрократических и финансовых вопросов, содержит много коммуникации с коллегами, внештатными работниками и просто гостями Музея. Мне нравится сохранять баланс, потому что от съемок можно также устать, как и от бумажной работы.

ЧТО САМОЕ СЛОЖНОЕ И ЧТО САМОЕ КЛАССНОЕ В ВАШЕЙ РАБОТЕ?

Для меня работа в Музее уже перестала быть работой, но я и не хотела бы называть это пафосным словом «служение». Музей — неотъемлемая часть моей жизни. Мы сохраняем и, по сути, формируем устное наследие по теме массовых репрессий и трудного прошлого.

Также для меня невероятно важно следить за тем, как работает память, как страх может передаваться через поколения, как умершие могут приходить во снах, как люди могут возвращать себе прошлое, тем самым выстраивая опору в своем настоящем. Тут я не изменяю себе и остаюсь документалистом, где интерес к человеку является главной составляющей профессии. Люди же по природе своей не бывают простыми — найти ключ к каждому человеку, быть им понятой и услышанной, наверное, является самым сложным в моей работе.

ЗАЧЕМ НУЖНО СОЗДАВАТЬ АРХИВ ИНТЕРВЬЮ И СОХРАНЯТЬ ВОСПОМИНАНИЯ ЛЮДЕЙ, КОТОРЫХ КОСНУЛИСЬ РЕПРЕССИИ?

История России имеет немало драматических страниц. Но эпохи, например, Ивана Грозного или Петра I не сохранили голос обычного человека, который бы свидетельствовал о преступлениях. Нашему времени повезло уже с тем, что мы имеем возможности эти голоса записывать. Цифровой технический поворот поменял историю. У самого обычного человека наконец появился голос стать заметным и слышимым. Чем больше будет таких голосов, тем меньше возможности повторить трагедии. Робко надеюсь на это.

Наш архив уникален еще и тем, что мы записываем видеоинтервью, то есть каждого героя можно не только услышать, но и увидеть. Заметить, над чем он молчит или смеется, что вызывает душевные метания и нежелания вспоминать. На мой взгляд, наши интервью могут быть невероятным исследовательским материалом для антропологов и социологов, которые занимаются темой трудного прошлого.

КАК, ПО ВАШЕМУ МНЕНИЮ, НУЖНО РАБОТАТЬ С АУДИТОРИЕЙ, ЧТОБЫ ЗАИНТЕРЕСОВАТЬ ИХ СТОЛЬ НЕЛЕГКОЙ ТЕМОЙ, НО ПРИ ЭТОМ ОСТАВАТЬСЯ ДЕЛИКАТНЫМИ И УЧТИВЫМИ?

Наша основная задача — максимально бережно по отношению к герою рассказать его историю. Часто пожилые люди говорят сбивчиво, поэтому все интервью мы монтируем, чтобы максимально просто для зрителя донести рассказ нашего респондента, но при этом не нарушить «правду» истории. Тут важно оговориться, что мы не претендуем на знание истины, у каждого человека свое понимание правды, отсюда и название проекта «Мой ГУЛАГ».

Наши интервью мы стараемся делать не больше тридцати минут. Нам важно заинтересовать зрителя, получить его эмоциональный отклик, но не слишком перегрузить «тяжестью» темы. Если история героя очень большая и подробная, мы просто делаем выпуск из нескольких частей (например, истории о детстве, аресте, освобождении).

В зависимости от респондента интервью обычно длится от двух до восьми часов, поэтому не все попадает в конечный монтаж. Сайт проекта «Мой ГУЛАГ» постепенно пополняется «полными» не монтажными версиями и расшифровками разговоров. Таким образом, мы даем возможность каждому углубиться в тему репрессией наиболее подходящим ему образом. Я не приверженец выдавливания слез у зрителя, поэтому стараюсь не допускать манипулирования чувствами в фильмах.

ТЕМА, С КОТОРОЙ ВЫ РАБОТАЕТЕ, ДОВОЛЬНО ТЯЖЕЛАЯ. КАКОВО БЫТЬ С НЕЙ КАЖДЫЙ ДЕНЬ И КАКИМ ОБРАЗОМ ВЫ СПРАВЛЯЕТЕСЬ С ЭМОЦИОНАЛЬНЫМ ВЫГОРАНИЕМ И НЕ УНЫВАЕТЕ?

Пока никак не научилась справляться с эмоциями, и кажется, самое страшное, что может случиться в моей работе, — это зачерстветь и не удивляться историям жизни. Человек напротив всегда чувствует, с чем ты к нему пришел, поэтому я не могу позволить себе холодного слушания. После экспедиции мне в буквальном смысле хочется лежать, но я руководитель проекта, и не могу позволить себе выключиться из процесса надолго или взять перерыв. Так что остается переключаться на каждодневные дела, и потихоньку полученный опыт перемалывается в рутине дел.

Чуть легче мне работается с чужими съемками и просмотром монтажей фильмов, правда, все равно не уберегает от эмоций и острого желания поделиться увиденным с коллегами. Я организовываю закрытые кинопоказы для сотрудников Музея, и это, на мой взгляд, помогает вместе проговаривать увиденное. Наверное, можно назвать это групповой психологической терапией. Главное, что в Музее я не чувствую своего одиночества, что дает силы продолжать.

Татьяна Полянская

старший научный сотрудник

С ЧЕГО НАЧАЛАСЬ ВАША РАБОТА В МУЗЕЕ ИСТОРИИ ГУЛАГА?

Я пришла работать в Музей в декабре 2014 года. Это был неслучайный выбор, меня с юности интересовала история политических репрессий. Первое знакомство с этой темой состоялось в 12 лет, и это были воспоминания Евгении Гинзбург «Крутой маршрут» . Но, так получилось, что я долго занималась историей начала XX века, защитила диссертацию, тема которой не связана со сталинизмом. Преподавала и продолжала увлеченно читать Варлама Шаламова, Александра Солженицына, научные статьи по теме сталинских репрессий и периодическую печать 1937—1938 годов. И в конце концов я «сдалась»: написала резюме и отправила в единственную государственную организацию, которая целиком и полностью занималась именно тем, о чем я читала и думала. Меня пригласила на собеседование заместитель директора по научной работе доктор исторических наук Галина Михайловна Иванова, я до сих пор отлично помню наш разговор, много позже я узнала, что Галина Михайловна выбрала меня из множества претендентов. И вот я в команде Музея.

В 2014 году готовился переезд в новое здание, уже планировалась новая экспозиция. Я до сих пор помню ту особую атмосферу, царившую в коллективе, в которую с большой радостью окунулась. Меня сразу подключили к научно-исследовательской работе в архивах, где уже трудился сотрудник научного отдела Илья Удовенко. Вдвоем мы целые дни проводили в архивах и обнаружили сотни важных документов, раскрывающих историю ГУЛАГа и политических репрессий. Такая деятельность не была для меня новой, я уже имела большой опыт научно-исследовательской и архивной работы. Но еще меня привлекли к подготовке выставки, посвященной «Делу врачей». Вот этот вид деятельности мне был совершенно не знаком. И когда я начала продумывать тексты выставки, приступила к взаимодействию с другими музеями, принимала участие в интервьюировании свидетелей репрессий, то окончательно и бесповоротно поняла: Музей истории ГУЛАГа — это мое место в жизни, и я не просто историк, а историк-музейщик.

ИЗ ЧЕГО СОСТОИТ ВАШ ОБЫЧНЫЙ РАБОЧИЙ ДЕНЬ?

Это очень много текстов, как своих, так и чужих. Невероятно много общения, обсуждения, а иногда и дискуссий, связанных с текущими и будущими выставочными и издательскими проектами. Работа с фондовой коллекцией и консультирование экскурсоводов, ответы на письма и запросы. Проекты, в которых я участвую, требуют постоянного взаимодействия с другими музеями и организациями. Довольно часто участвую в съемках передач, даю интервью, принимаю участие в презентациях, дискуссиях и так далее.

ПОЧЕМУ МУЗЕЙ ИСТОРИИ ГУЛАГА, ПО ВАШЕМУ МНЕНИЮ, ВАЖЕН ДЛЯ КУЛЬТУРНОЙ СЦЕНЫ НАШЕЙ СТРАНЫ?

Наш Музей, наверное, единственный, который не про славу, гордость и достижения Отчизны. Он про преступления власти, про уничтожение личности и достоинства человека, и про то, как сохранить человечность, свои убеждения и любовь к Родине несмотря ни на что. Такие музеи, как наш, традиционно относят к категории музеев совести, в стенах которых просыпаются совсем другие чувства и мысли, часто далекие от патриотизма. К нам приходят не для того, чтобы отметить день рождения, как это можно сделать в любом другом музее, а чтобы найти опору в сложной жизненной ситуации, когда трудно и непросто, услышать истории о сопротивлении злу и еще раз убедиться, что добро, справедливость и совесть, в конце концов, понятия вечные.

КАК ПО ВАШЕМУ МНЕНИЮ НУЖНО РАБОТАТЬ С АУДИТОРИЕЙ, ЧТОБЫ ЗАИНТЕРЕСОВАТЬ ИХ СТОЛЬ НЕЛЕГКОЙ ТЕМОЙ, НО ПРИ ЭТОМ ОСТАВАТЬСЯ ДЕЛИКАТНЫМИ И УЧТИВЫМИ?

Тема, которой мы занимаемся, связана с трагедией и народным горем, но об этом не все готовы говорить, и это уже требует крайне внимательного и вдумчивого подхода. И, конечно, научной достоверности без огульных обвинений, агитационных лозунгов и громких фраз. Вся наша экспозиция выстроена на строгой научной основе, каждая фраза и цифра имеют документальное подтверждение, опираясь на которые мы рассказываем посетителям об истории политических репрессий, а выводы посетителям предлагаем сделать самим. Но, конечно, Музей не может существовать без эмоций. Наши эмоций — это истории тех, кто прошел через лагеря и ссылки, кто потерял в годы террора родных и близких. Они звучат в каждом зале нашей экспозиции бок о бок с архивными документами.

ЧТО САМОЕ СЛОЖНОЕ И ЧТО САМОЕ КЛАССНОЕ В ВАШЕЙ РАБОТЕ?

Самое сложное — это не расплакаться, когда пишешь очередной текст для выставки или для издательского проекта. Почти все они связаны с судьбами семей, разрушенных репрессиями. Эмоции переполняют и трудно удержать себя в руках, трудно оставаться объективным и беспристрастным историком, но надо. Самое классное — это благодарность от потомков репрессированных, которые подходят после открытия выставки и говорят: «Спасибо большое за то, что вы делаете». Я до сих пор не умею принимать благодарности, часто даже не знаю, что ответить. В таких случаях мы начинаем разговаривать, и этот разговор уже не о репрессиях и трагедии, которую они пережили, а о жизни, о семье, о детях и внуках.

ТЕМА, С КОТОРОЙ ВЫ РАБОТАЕТЕ, ДОВОЛЬНО ТЯЖЕЛАЯ. КАКОВО БЫТЬ С НЕЙ КАЖДЫЙ ДЕНЬ И КАКИМ ОБРАЗОМ ВЫ СПРАВЛЯЕТЕСЬ С ЭМОЦИОНАЛЬНЫМ ВЫГОРАНИЕМ И НЕ УНЫВАЕТЕ?

Я думаю эмоционально трудно тем, кто работает с такой темой в одиночку, сидя в архиве или в кабинете, не имея рядом с собой единомышленников и друзей. Наш коллектив невероятно дружный, мы не просто коллеги, мы — товарищи, в самом лучшем смысле этого слова. Выгорания нет, есть эмоциональная поддержка и дружеское плечо..

Анастасия Нуянзина

сотрудник Центра документации

С ЧЕГО НАЧАЛАСЬ ВАША РАБОТА В МУЗЕЕ ИСТОРИИ ГУЛАГА?

Мои академические интересы во время учебы основывались на культуре повседневности. Мне эта тема интересна, потому что материальный мир позволяет проследить историю взаимоотношений людей. На втором курсе я определилась с периодом и написала курсовую работу под руководством сотрудницы Музея истории ГУЛАГа Кристины Танис «Кинематограф в ГУЛАГе: к практикам кинопоказа и восприятия». Меня очень заинтересовала советская репрессивная система и я пришла на практику в Музей истории ГУЛАГа. Практику я проходила в архивных фондах, где познакомилась с эго-документами — фотографиями, письмами, мемуарами и копиями следственных дел. Эта работа стала для меня переосмыслением профессионального пути — ведь до этого я работала с книгами, публикациями и мемуарами, размещенными в интернете. Читая письма, я могла заплакать от той нежности, которую люди посвящали своим близким через рукописные строки, и той жестокости, которая была пропечатана в сухих безэмоциональных выписках из протоколов: лагерь или расстрел. Меня так вдохновила работа с документами, что я решила стать волонтером в музее. Я работала с расшифровками писем из лагерей и копированием документов, которые приносили для цифрового архива в Музей. Я очень хотела быть частью музейной команды, работать с теми людьми, чьи научные работы много раз читала и вдохновлялась, поэтому с огромной радостью отозвалась на вакансию специалиста в Центре Документации.

ИЗ ЧЕГО СОСТОИТ ВАШ ОБЫЧНЫЙ РАБОЧИЙ ДЕНЬ?

Мой рабочий день проходит с запросами по поиску на почте и консультациями в Центре Документации с посетителями музея. В основном люди приходят целенаправленно обсуждать определенную историю семьи, но есть те, кто заглядывает случайно. Я очень рада таким людям и рассказываю, чем мы занимаемся в нашем Центре Документации, параллельно показывая образцы архивных дел для наглядного примера.

Одна консультация в рамках личной встречи занимает около часа. После консультации я дублирую письмом на электронную почту адреса архивов, куда искателю стоит обращаться с запросом для получения копий документов. Несмотря на такой четкий порядок действий, моя работа подразумевает много исключений — запутанные истории, отсутствие информации о репрессированном для поиска или слишком таинственная судьба репрессированного. Иногда я могу потратить два дня на изучение материала, чтобы ответить на запрос.

Помимо основной работы, я принимаю участие в других проектах Музея. Например, сейчас я занимаюсь расшифровкой (перепечатыванием) следственно-архивного дела Льва Термена, советского физика и создателя музыкального инструмента терменвокс. Дело находится на хранении в Центральном архиве ФСБ, в читальном зале архива можно подержать дело в руках и почитать его лично. По своему опыту скажу, что это производит огромное впечатление — пожелтевшая бумага, рукописные записи, печати органов, фотографии и личные документы, если они есть в деле.

С КАКИМИ ЗАПРОСАМИ ЧАЩЕ ВСЕГО СТАЛКИВАЕТСЯ СОТРУДНИК ЦЕНТРА ДОКУМЕНТАЦИИ?

Самый основной запрос — узнать как сложилась судьба репрессированного родственника. Общаясь с посетителями, я знаю определенные маркеры из слов, которые указывают на определенный вид репрессии: «арестовали ночью, и мы больше никогда не видели», «отправили в лагерь, и он не вернулся», «всей семьей переехали», «была такая усадьба, но при советской власти все забрали». Это сильно облегчает понимание, куда двигаться в поиске дальше, ведь обращающийся может не знать вид репрессии и часто описывает воспоминания со слов мам и пап, бабушек и дедушек. Наши беседы не подразумевают никакого научного давления из исторических терминов, я очень простыми словами рассказываю и наглядно показываю, какие документы родственник может получить, и к какому виду репрессии они относятся.

ЧТО САМОЕ НЕОЖИДАННОЕ ВАМ ДОВЕЛОСЬ ВЫЯСНИТЬ, РАБОТАЯ В ЦЕНТРЕ ДОКУМЕНТАЦИИ?

В первую очередь было неожиданностью, что наш Музей — это целый организм, у нас много взаимосвязанных проектов. Есть социально-волонтерский центр и студия визуальной антропологии с проектом «Мой ГУЛАГ», которым может быть интересен мой искатель, если он или его близкий родственники подвергался репрессиям. Также все копии документов полученные по результатам поиска передаются в цифровой архив, а оригиналы и предметы — в фонды Музея.

ЧТО САМОЕ СЛОЖНОЕ И ЧТО САМОЕ КЛАССНОЕ В ВАШЕЙ РАБОТЕ?

В моей работе самое классное то, что я работаю с очень разными людьми и их разным опытом восприятия репрессий в Советском Союзе. Каждый человек, заходящий ко мне, удивительный и очень интересный. Моя задача — найти правильный подход, чтобы получить нужную мне информацию как профессионалу и суметь выслушать по-человечески. Моя работа очень близка с работой психолога, потому что память о репрессированном в семье очень болезненна даже спустя поколения, я должна создать безопасное и комфортное взаимодействие, быть чуткой к эмоциям и аккуратной в вопросах.

Помимо психологического аспекта, я работаю с историей целой семьи. Я с упоением слушаю истории из жизни репрессированного, о том как он жил, о его родственниках, о самом рассказчике и судьбоносных встречах в его жизни. Всегда шучу, что знаю все тайны. При таком близком взаимодействии с человеком можно увидеть, как в нем живет история его поколения и таким монологом он отдает дань и память своим родным. Мне приятно, что со мной разделяют такое сокровенное и личное.

Удивительно, но самое сложное в работе — это не слишком эмоциональные люди, а те, кто боятся знать правду о репрессированном родственнике и думают, что знание правды наказуемо и в наше время. В таком случае я морально поддерживаю человека во время всего поиска архивных документов и рассказываю о том, как важно получить эти заветные копии в семейный архив, ведь именно в них есть документы о признании невиновности репрессированного. Более того, протоколы допросов бывают так нелепы, что даже смешны — в ответах арестованного не прослеживается мотив преступления. Это еще один сложный фактор моей работы. Изучая архивные документы, я вижу очень много несправедливости по отношению к арестованному. В некоторых делах допрос на 2-3 страницы, а шел допрос более 12 часов и ночью. Чаще всего, в документах встречается, что человек может не признавать свою вину на большом количестве допросов, но на последнем резко ее признает.

Интересно еще прослеживать, как меняется с каждым допросом почерк арестованного, то сужаясь, то становясь каракулей. Для меня данные маркеры являются пониманием, как проходили допросы и были ли физические воздействия со стороны следователя. Эмоционально бывает сложно, когда родственники приносят фотографии, на которых репрессированные члены семьи улыбаются и живут счастливой жизнью: «Вот мой дедушка окончил институт, вот женился, а тут они с бабушкой на море поехали, а потом его арестовали».

ТЕМА, С КОТОРОЙ ВЫ РАБОТАЕТЕ, ДОВОЛЬНО ТЯЖЕЛАЯ. КАКОВО БЫТЬ С НЕЙ КАЖДЫЙ ДЕНЬ И КАКИМ ОБРАЗОМ ВЫ СПРАВЛЯЕТЕСЬ С ЭМОЦИОНАЛЬНЫМ ВЫГОРАНИЕМ И НЕ УНЫВАЕТЕ?

Я очень горжусь тем, что своей работой помогаю людям. Слова благодарности от искателей по результатам поисков — мой маркер, что я на своем месте. Помимо благодарности, я вижу в людях огромную нежность и любовь, которую они несут через поколения в отношении к своим близким. Такие сильные эмоции очень вдохновляют.

Хотелось бы написать, что справляться с эмоциональным выгоранием мне очень помогают путешествия, но, даже отдыхая, мне удается завести разговор о своей работе. Например, отдыхая на Селигере, я разговорилась с женщиной, следившей за приходом местной церкви, и оказалось, что у нее есть репрессированные родственники. Следующий час был посвящен разговорам о поиске документов.