Where the beauty gets created: at Liza Bobkova’s studio
Liza Bobkova is an artist who originally moved from the small town of Ostrov to Saint Petersburg, and later to Moscow, where she established her own studio. Liza is known for creating large-scale installations crafted from metal and her work in graphics. Her art is characterised by its poignant yet raw nature, often featuring phrases or excerpts from private letters. This distinctive style has garnered her a dedicated following of admirers and collectors not only in Russia but also from around the world.
We had the privilege of visiting her studio in Moscow, where the artist shared insights into her creative process, her experiences of how her art is perceived in other countries, and her unwavering commitment to her craft.
This article is in Russian. Contact us via email or DM on Instagram if you would like to comment or request an English translation.
КАК У ТЕБЯ ВСЕ УСТРОЕНО В МАСТЕРСКОЙ?
Если посмотреть на фасад здания, то мы увидим огромную стеклянную витрину, которая изнутри помещения закрывается подвижной стеной. Помещение около 40 квадратных метров с высокими потолками. В ней белые стены, и при желании одну из них можно сдвинуть и закрыть обозрение. Я же ее использую для развески работ. В этой мастерской я работаю недавно, перебралась в Москву год назад в связи с романтическими обстоятельствами. Она очень чистая для графики и рисунков. Раньше я всегда работала в общих мастерских.
ЭТО ТВОЯ ПЕРВАЯ СОБСТВЕННАЯ МАСТЕРСКАЯ?
Когда-то у меня были мастерские в красивых заводских помещениях, но это не продлилось долго. Может быть, полгода или год. Знаешь, где находится Севкабель Порт в Петербурге? Вся его история началась с нас — у меня и моих друзей были мастерские на Обводном канале, на улице Курляндской, однажды нас оттуда погнали, и мы начали искать новые помещения. Тогда с художником Лёшей Михеевым мы нашли мастерские на Севкабеле. В то время там еще вообще ничего не было, никакой этой милоты и обустроенности. Мы попытались там что-то сделать, но было сложно освоить эти громадные промышленные пространства. В этом пространстве с безумным видом на залив мы пробыли около полугода или больше. Потом я работала в промышленных мастерских по металлу при Академии Штиглица. А нынешняя мастерская — она такая прям для художника: располагает к встрече гостей, диалогам и дискуссиям.
КАК ЭТО НА ТЕБЯ ВЛИЯЕТ?
Мы, кстати, с Артёмом Филатовым об этом разговаривали. Она располагает к экскурсиям, к тому, что нужно сюда звать людей и общаться с ними. Я иногда про себя шучу, что это такой небольшой офис. Это, конечно, напоминает drawing room (кстати, обязательная составляющая в британских домах — комната, залитая светом). Если раньше я рисовала дома на подоконнике, где возникали постоянно какие-то отвлекающие маневры, то тут я сажусь и рисую, рисую. Нет вот этой зажатости в перекрещенных узлом коленях или плечах как раньше. Тут я расправляюсь, развешиваю работы на стены и смотрю на то, что сделала. Мне кажется, раньше мои рисунки напоминали больше дневниковые записи. Они не были осмыслены как серия. А тут я могу быть нормальным, взрослым, живым человеком, который пишет и рисует.
СДЕЛАЛА ЛИ ТЕБЯ МОСКВА МЕНЕЕ СКРОМНЫМ ХУДОЖНИКОМ, КАК ТЫ ДУМАЕШЬ? КОГДА МЫ ПОЗНАКОМИЛИСЬ ВПЕРВЫЕ — В ВЕНЕ, ЛЕТНЕМ ДОМИКЕ НАШЕГО ОБЩЕГО ДРУГА, В ОКРУЖЕНИИ ТВОИХ СКУЛЬПТУР — Я ПОДУМАЛА, КАКАЯ ПРЕКРАСНАЯ ДЕВУШКА, НО КАКАЯ СКРОМНАЯ...
Я об этом думала. Недавно вспоминала свои графические работы. Там были вещи из разряда «встань на колени и проползи ко мне поближе» или «сядь на стул и повертись». До 2020 года графика не была скромной, но я сама была более зажата. Москва, ей нужно отдать должное, — это классное, живое общение, все друг друга знают, и здесь я раскрепостилась тоже. У меня даже уменьшилось заикание. Сейчас друзья удивляются тому, что я так свободно разговариваю. А некоторые не верят, что я раньше заикалась. Моя подруга Таня Ахметгалиева говорила: «Вы не видели ее раньше». И когда-то я 5 минут настраивалась на одно слово. Москва, ее жители и отношения с ними, конечно, меня очень изменили. В Питере люди добрые и дружелюбные, но это касается больше отдельных закрытых сообществ по интересам.
ДА, МОСКВА ОЧЕНЬ ЛЕГКО ПРИНИМАЕТ НОВЫХ. В ПИТЕРЕ НУЖНО ВРЕМЯ, ЧТОБЫ СТАТЬ СВОИМ. САША БЛАНАРЬ ШУТИТ, ЧТО ЗА ГОД ТЫ В МОСКВЕ МОЖЕШЬ СТАТЬ СУПЕР-ЗВЕЗДОЙ.
Я, на самом деле, в Питере прожила с 2005 года, как поступила в Академию, до начала 2022 года. Это около 17 лет. В 2019 году мы стали сотрудничать с галерей MYTH. Вместе мы сразу открыли персональный проект. И все равно за эти годы я не вжилась в местное сообщество. У меня появилось больше близких друзей, но сообщество — нет. В Москву я начала ездить с 2016 года, когда открывала персональную выставку на Винзаводе в рамках проекта «Старт».
КАК ТЫ ЧУВСТВУЕШЬ СЕБЯ В РОЛИ КУРАТОРА? ВСПОМНИМ ЯРМАРКУ «ТУПИК», КОТОРОЙ ТЫ ЗАНИМАЕШЬСЯ, ДА И АРТ4. КАЖЕТСЯ, ЧТО ТЫ СЕБЯ УЖЕ НЕМНОЖКО ПО-КУРАТОРСКИ РАСШИРЯЕШЬ.
Да, и разграничиваю. Я не куратор в узком смысле слова. У меня есть организаторские способности. И это просто особенность организма, когда ты живешь в каком-то пространстве. Как на даче — у меня там уже сельдерей пострижен, все травы, цветы, деревья посажены, дрова сложены, баня затоплена, а потом еще искусство успеваю делать. Но я не куратор. Я поняла, что не могу быть соавтором. Мне нужно быть всегда единственным автором, поэтому я не курирую выставки в АРТ4. Я их моделирую, организовываю, совместно с командой мы все обсуждаем каждый день. Вот это мне ближе.
Мне нравится, например, соединять людей выставочными пространствами. Зареклась углубляться в чужие выставки, потому что начинается «а давайте-ка здесь все изменим». Я не хочу такого отношения к себе. Я пробовала, и все заканчивалось одинаково — не могу быть кураторкой. Лучше подгоню еще интересных художников, придумаю пиар программу, организую бранч с коллекционерами, позову арт-критиков посмотреть выставку или организую бытовую жизнь музея. Собственно, в АРТ4 я начала заниматься основными большими процессами и обсуждениями движения в целом. Это все находится в таком очень экологичном процессе. Как в Древней Греции мы собираемся и предлагаем. Окончательные решения принимает, конечно, Игорь (прим.ред. — Игорь Маркин, основатель музея АРТ4 и коллекционер), но перед этим он выслушивает всех. Это классно! Такое сообщество интересующихся, небезразличных людей.
КАК ТЫ ВСЕ УСПЕВАЕШЬ? РАБОТАЕШЬ И С БУМАГОЙ, И С МЕТАЛЛОМ, ПРИ ЭТОМ ТЫ ЕЩЕ ЗАНИМАЕШЬСЯ ПРОСТРАНСТВОМ. ТЫ ОДНА ИЗ РЕДКИХ ХУДОЖНИКОВ, У КОТОРЫХ ДЕЙСТВИТЕЛЬНО ЕСТЬ ЗАРУБЕЖНАЯ КАРЬЕРА. СКОЛЬКО У ТЕБЯ ВООБЩЕ ЧАСОВ РАБОЧИХ В ДЕНЬ?
Сейчас 16 рабочих часов в день, просто потому что мне это интересно. К концу дня, когда от рисования и бега уже устали ноги, делаю все сидя. В музее есть такие удобные стулья на колесиках дизайна Гари Нуриева, я на них сидя езжу по музею, когда совсем устаю. До 2020 года я тоже очень много работала, но в каком-то другом темпе, менее живом и веселом, и психика уже немножко не выдерживала. Я не прибегала ни к каким медикаментозным вмешательствам, не пью никакие ни расслабляющие, ни тонизирующие компоненты, не обращалась никогда к психиатру, и мне было очень тяжело. Пересматривала свои работы тех лет — от них можно было спички зажигать. В целом, может быть, такая работоспособность обусловлена происхождением из очень маленького города. Хотя многим нравится этот образ «петербургской художницы».
Помню это чувство в детстве, когда ты выживаешь, потому что за тебя никто ничего не сделает. Я не прошла ад в семье, у меня обычные родители, они вели какой-то бизнес, отец был военным до этого. То поколение, которому в начале 90-х было 30 лет. Дальше я училась в Академии на отделении обработки металла. С одной стороны, высокое слово «Академия», а с другой, ощущение, что я поступила на завод. Это была крутая комбинация: образование и заводская промышленная работа. Коллектив кафедры металла — мужской, суровые мастера, но очень добрые. И этот рабочий коллектив меня научил не ныть понапрасну. Если ты хочешь что-то, то обоснуй убедительными доводами.
Первоначально, это скорее ощущение из детства, что за тебя никто ничего не сделает, не попросит и не оплатит чужое мнение. А дальше, следующая часть — мне достались эти черты от мамы — жажда жить, бесконечное удивление всему. Я недавно рассказывала на экскурсии, что она может прочитать книжку, сходить в театр или еще куда-то, и потом рассказывает обо всем с громадным энтузиазмом и машет руками. К любому факту она относится с большим возбуждением. Еще у меня есть активизирующий пессимизм, что жизнь одна, если ты сейчас не сделаешь это, не попробуешь новое, то у тебя уже больше не будет второго шанса. Ты состаришься, умрешь.
ТО ЕСТЬ СЕКРЕТ В ТОМ, ЧТО ТЫ ПРОСТО ОЧЕНЬ МНОГО РАБОТАЕШЬ.
Я стараюсь отдыхать, но для меня однозначно отдых — это не курортная история. Зимой мы ездили в Аргентину и там весь месяц куда-то мчались, ездили по горам. Иногда просто очень страшно остановиться. Понимаю, что в этом могут быть своим минусы…
Расскажу про один опыт общения: родители моего близкого очень рано постарели морально. Им было всего по 50-60 лет, но они воспринимали себя воспринимали как люди с обочины жизни. Вот это меня очень испугало. Мне никогда не хотелось бы быть такой! Хочется до последнего вздоха что-то делать.
КАК ТВОИ ОТНОШЕНИЯ С МЕТАЛЛОМ СКЛАДЫВАЮТСЯ В МОСКВЕ?
Вот попробовала впервые заказать изготовление скульптур. Хотя всю жизнь сама делала свои объекты и скульптуры из металла (научили многому преподаватели в Штиглица, знаю очень много всего про этот материал).
Сейчас я наладила общение с производством. Это было именно не из разряда «соберите мне из какого-то пластика, профиля, из готовых элементов что-нибудь». Нет, это скульптура, сделанная из металла, по определенным сложным технологиям, покрыта специальными материалами. Обрадовал новый опыт, и еще то, что я это все сделала на заработанные от продажи своего же искусства деньги.
Сейчас, конечно, моя активность в музее, большая семья, дети, планы на будущее и другие разные вещи сильно отвлекли от производства металла, но я уже адаптировалась и поймала новый ритм. Этим летом делаю много новых работ. Спланировала, каким образом это может быть экологично эмоционально и физически — где легально приобрести кислоту и прочее.
Вообще, если честно, в эти годы с 2005 по 2022, я просто катастрофически устала от работы с металлом, это была работа на износ. Болезненные руки, все ноги в синяках, сильный кашель от металлической пыли. Когда я сама шлифую латунь, то ужасно болит нос и в респираторе, и в противогазе, потом месяц чихаешь как сумасшедшая, эта мелкодисперсная пыль проходит сквозь любые фильтры, я знаю в них толк. И у тебя болит вообще каждая клетка тела, дергаются кисти рук, глаза.
До недавнего времени я сделала небольшую паузу, переложила часть процесса в стороннее производство. Тем более, что я достаточный профессионал в своей области и могу людям объяснить, что мне нужно изготовить и как. Сложную скульптуру могут сделать по моим объяснениям сторонние мастера. Конечно, нужно посвятить неделю, чтобы наладить отношения с ними, но все хорошо. Я сильно устала от прошлого образа жизни. Мне виделась в том образе жизни маниакальная увлеченность наравне с религиозной. Хватит.
КАКИЕ ТЕМЫ СЕЙЧАС ДЛЯ ТЕБЯ ВАЖНЫ? НАВЕРНОЕ, ЭТО ПИСЬМА, ПРОСТРАНСТВА И ВСЕ-ТАКИ ВОЛНА, ТО ЛИ ЗВУКОВАЯ, ТО ЛИ В ЦЕЛОМ ДВИЖЕНИЕ ЧАСТИЦ В МИРЕ. ТЫ ДЛЯ СЕБЯ БЫ ЧТО ВЫДЕЛИЛА? ТРИ ЛЮБИМЫХ СЛОВА, ЧТО ЭТО БУДЕТ?
Я об этом всегда задумываюсь. Однажды коллекционер Антон Козлов меня спросил: «Лиза, ты работаешь во множестве медиумов, но не все понимают, где же общее между ними?».
Тогда пришла мысль, что самая главная вещь, которая пронизывает все мои работы, это не физический материал, сварка или мазок краски, а проблематика общения — та или иная тема затронутая в моих работах всегда относится к нему. Будь то прямолинейно — письма. Или вот случайный разговор. Произошло какое-то психологическое замыкание внутри как у художницы, я начала машинально чертить круги.
Дети играют с кубиками, для них это пока что самая доступная форма, с помощью которой можно что-то создать, построить, подружиться с другим ребенком. Как социальный инструмент. Так же и я в момент расфокусировки пытаюсь работать с какими-то несложными силуэтами. Но главный «клей» — это общение и меняющее все вокруг время. Если хочется в три слова. Мне вообще очень интересен этот процесс «длящегося» в любых работах. Будь то звуковая волна, будь то проект с письмами, который шел год, будь то скульптура-трансформер, что встраивается в любое пространство.
КАК ТЕБЕ РАБОТАЕТСЯ С ЗАПАДНЫМИ ПЛОЩАДКАМИ? СОЗДАЕТСЯ ОЩУЩЕНИЕ, ЧТО ТЕБЯ ЛЮБЯТ И ВО ФРАНЦИИ, И В АВСТРИИ. КАК ЭТО ВСЕ ВООБЩЕ СЛУЧИЛОСЬ И ПРОЩЕ ЛИ ТЕБЕ В РОССИИ ПОКАЗЫВАТЬ СВОИ РАБОТЫ? ЧУВСТВУЕШЬ ЛИ ТЫ БАРЬЕР? С ОДНОЙ СТОРОНЫ, У ТЕБЯ СЛОВА, А С ДРУГОЙ — ТО ИСКУССТВО, КОТОРОЕ ИНТУИТИВНО ПОНЯТНО.
Барьеры есть везде: и в России, и в тех странах, где я работала. Просто они разные. Работа с западными музеями и галереями отличается тем, что впереди тебя идет высказывание. Если ты не высказал свое мнение, то сотрудничество у тебя не сложится. В России из-за ее исторического наследия люди не всегда высказываются публично.
Как случилось? Не знаю… Везде были разные обстоятельства. В основном, просто общаешься со всеми, откликаешься на сумасшедшие, на первый взгляд, предложения друзей, кураторов, художников отправиться туда-то и сделать некоммерческий проект на свои деньги. На открытия приходят люди, снова общаешься, потом тебе пишут и предлагают уже коммерческое сотрудничество.
Групповую выставку февраля 2020 года, перед пандемией в Берлине, в галерее Aperto мы сделали с тремя друзьями — Леной Юшиной, Таней Ахметгалиевой, Ниной Карлссон, продюсерами выступили тоже друзья и мои коллекционеры Вера и Лёша Прийма. Помещение под выставку дала легенда арт-мира Эрика Хоффман (Sammlung Hoffmann). Там получилось пообщаться с Анри Сала, Рене Блоком и многими другими.
В Австрии в первый раз я оказалась осенью 2020 года благодаря галерее MYTH, которые решили выставить мои работы на Vienna Contemporary в Вене, с помощью дорогого Симона Мраза и ,конечно, великой команды ярмарки.
В Австрии получилось какое-то супер объединение с местной публикой, им очень понравились мои работы. Был и коммерческий успех, мне предложили выставки в нескольких галереях. Естественно, это все отложилось из-за ковида. Деятельность австрийских галерей была жестко контролируема властями во время эпидемии. Но так как вы знаете, что я не тот человек, который останавливается на ограничениях, то я продолжила.
В 2022 году в Базеле мы сделали проект с Ирой Петраковой и Павлом Коваленко. Это было в Музее истории музыки, мы создали целое высказывание. И люди, которые приходили, были швейцарцы и международная публика, которые слышали наше мнение и общались с нами. Никто не был настроен отрицательно. Я ни разу не встретила негатив или агрессию. Если ты неравнодушный человек, стремишься к общению, не замыкаешься в своем пузыре, то обязательно находишь нужное. Раньше я базировалась в России, поэтому думаю не получалось больше интегрироваться в зарубежный арт-мир.
В первую очередь, для себя я не вижу границ. Не то чтобы мир такой широкий, открытый и идеальный. Нет. Я просто знаю, что можно идти и общаться. Этот процесс займет какое-то время, но иначе как?
ЧТО ВПЕРЕДИ У ТЕБЯ В БЛИЖАЙШЕЕ ВРЕМЯ?
Впереди ярмарка «Тупик 20 23», кураторкой которой я являюсь, она пройдет в конце ноября в музее АРТ4. Из личных планов — готовлю свои новые выставки, все лето буду работать над проектами, делать большое травление на латуни, объекты из фарфора и скульптуры из дерева. Это до конца года. Дальше будут объекты из латуни, новые скульптуры из медных труб по принципу «воздушного змея» 2022 года.
Естественно, буду общаться с зарубежными пространствами. Посмотрим, что получится. Меня расстраивал тот факт, что удаленное место жительства не давало быть в постоянном общении с бурлящим европейским арт-миром. Хочется больше быть там, посмотреть что это такое в длительном отрезке времени. Мне ближе всего англоязычные страны из-за знания языка. В США я уже жила. На нынешнем этапе я не чувствую необходимости базироваться там. Хочется чего-то нового. Мне нужно дальше продолжать работать с международным контекстом. При этом я не люблю все эти разговоры «если ты уехал "туда", то закрываешь для себя Россию» и наоборот. Нет. Я верю в то, что можно разговаривать на разных площадках, в разных обстоятельствах. Художник — это не тот, кто разговаривает только там, где ему разрешат. Художник — этот тот, кто выстраивает диалог везде, кто проходит любого рода «трудности перевода».
Знаешь, преподавание студентам и общение с детьми меня научили обсуждать все по-другому. Раньше как я делала — у тебя есть мнение, ты быстро и эгоистично его изложил и ждешь ответной реакции и понимания. А когда ты разговариваешь с ребенком или студентом, ты так сделать не можешь. У них реакция медленнее. Если ты будешь спорить с ними вот так прямолинейно, то единственное, чего ты от них добьешься, это истерики или противостояние тебе. А мне нужно, например, чтобы они взяли и учили английский. Что угодно. У меня другая цель — не оказаться правой в чем-то, а выстроить диалог. Для меня это стало эврикой.
Я ПОНЯЛА, ЧТО РАНЬШЕ ТВОЯ ЖИЗНЬ БЫЛА ПРО КУНГ-ФУ, А ТЕПЕРЬ ПОХОЖА НА ПАРТИЮ В ШАХМАТЫ.
Да, кстати. Нынешняя жизнь интереснее. Жаль только, что в шахматах пресс не подкачаешь.